аппарата некоего Г. М., на дело, в котором он также выступал в качестве Э.; как раз тогда Э. впервые ввел в специальную литературу по трудовому праву термин ООПД. Г. М. справлялся со своими обязанностями не за восемь часов, как было положено, а всего за два с половиной часа, и впоследствии выработал соответствующий график для своих коллег – здесь мы видим коренное различие с делом Л. Б. Г., – но потом не выдержал травли и заболел весьма тяжелой психической болезнью. Оправившись и поступив на работу в другое учреждение, он был вынужден проводить шесть с половиной часов «праздно». Тогда Г. М. начал просить, чтобы ему «возвращали потерянное время – шесть с половиной часов ежедневно»; он претендовал на то, чтобы это время считалось нерабочим. Г. М. было отказано в его просьбе, и он заболел еще тяжелей, чем прежде, но поскольку случай этот привлек к себе внимание общественности, Г. М. взяли на работу в промышленную фирму, где он оказал немалые услуги общему ПЭПД фирмы, кстати, сразу же полностью выздоровев. В истории с Г. М., которой также занимался Э., упрек в ООПД касался лишь отказа Г. М. высиживать положенные часы. Но вообще феномен ООПД становится все более распространенным, и нашему обществу еще предстоит столкнуться в связи с этим со множеством трудных проблем.)
В деле Л. Б. Г. явный ООПД заключается в том, что указанное лицо хотя и выполняло свои служебные обязанности сполна, однако не желало сполна отдавать работодателю присущий ему интеллект и организаторские способности – не желало даже за сравнительно высокое вознаграждение. Наше общество свободного предпринимательства, разумеется, может с помощью компьютеров вычислить различные минимальные, оптимальные и среднеоптимальные варианты, однако для выработки специальных норм по вывозке мусора, чрезвычайно сложных, поскольку, создавая их, надо учитывать всевозможные непредвиденные обстоятельства, как то: уличные пробки и происшествия, степень вероятности которых неодинакова в разных районах, по-разному подверженных уличным пробкам и происшествиям, – совершенно необходимы усилия сведущих, способных к конструктивному мышлению сотрудников, таких как Л. Б. Г. Здесь надо добавить, что значительная рационализация вывозки мусора может быть проведена не только в местном масштабе: эта проблема ждет регионального и даже сверхрегионального решения; отсюда ясно, что вред, нанесенный Л. Б. Г. всей нашей экономике, с трудом поддается учету. Таким образом, в данном конкретном случае имеет место значительный ООПД.
Э. было важно пронаблюдать за всеми процесса ми в организме Л. Б. Г., поэтому по его просьбе тюремный врач измерил рост Л. Б. Г., вес, а также поинтересовался его физиологическими отправлениями. Результат был абсолютно положительный. Потребление алкоголя и никотина также оказалось в норме, во всяком случае, явлений, связанных с употреблением наркотиков, не обнаружено. Никаких других болезненных отклонений опять же не удалось установить, если не считать очень небольшой близорукости правого глаза Л. Б. Г., в размере 0,5 диоптрии. Поскольку, однако, во-первых, отмечены значительные нарушения в психике Л. Б. Г. и доказано его неправильное поведение и поскольку, во-вторых, почти каждое из этих нарушений должно было бы отразиться на его эндокринной системе, Э. относит нормальное функционирование организма Л. Б. Г. как раз за счет той постоянной, ярко выраженной поляризации, которая создает необходимый противовес. Если этот сложный, вызывающий беспрестанное внутреннее напряжение противовес отпадет, Л. Б.Г. наверняка заболеет диабетом и гепатитом в тяжелых формах. Скорее всего у него также начнутся почечные колики. В связи с этим не рекомендуется досрочно освобождать Л. Б. Г. из заключения; тюрьма идет на пользу поляризации, дает благоприятную пищу как комплексу солидарности, так и ксенофилии. Не исключено, что Л. Б. Г. – во всяком случае, эту возможность нельзя сбрасывать со счетов – и сам стремился попасть в крайнюю ситуацию, то есть в заключение, дабы поддержать на прежнем уровне спадающую социальную напряженность. Как стало известно Э., за истекший отрезок времени у Л. Б. Г. произошел значительный рост солидарности с матерью и, соотв., возможности поляризации для него уменьшились. Таким образом, Л. Б. Г. должен полностью отсидеть свой срок – только это поможет ему в данный момент; заключение желательно для Л. Б. Г. и по другой причине – процесс героизации Л. Б. Г., происходящей в среде его товарищей по работе, не будет прерван.
Но Э. все же не решается взять на вооружение новую, созданную проф. Хунксом теорию и применить ее к Л. Б. Г.«Речь идет о введении нового понятия, объявленного некоторыми кругами спорным, понятия «притворной нормальности», которую, как утверждает проф. Хункс, он открыл у ряда лиц, подвергшихся тестированию; лица эти якобы «маскируют свои резко выраженные латентные гомосексуальные склонности повышенной гетеросексуальной активностью на фоне стремления к постоянно регулируемой компенсации» (Хункс). Подвергнув заново точному научному анализу старые протоколы инквизиции, Хункс объясняет «красоту ведьм, их физическую привлекательность и прелесть», а также их знание функций желез внутренней секреции (несомненно, опережавшее время) и связанное с этим «любовное искусство» тем же самым стремлением к «постоянно регулируемой компенсации», которая скрывала их «истинную природу».
Научная добросовестность не позволяет Э. считать, что у Л. Б. Г. имеет место «притворная нормальность», скорее у него отмечается отказ от нормальности при нормальных естественных склонностях. Тот факт, что Л. Б. Г. сознательно и целенаправленно избрал профессию мусорщика, доказывает, что он инстинктивно тянется к необходимой для него поляризации, ибо цель мусорщика – чистота, хотя его профессия слывет грязной».
XII
Письмо больничного санитара некоего Б. Э., приблизительно пятидесяти пяти лет, адресованное Лени:
«Уважаемая госпожа Пфейфер,
убирая в соответствии с моими служебными обязанностями письменный стол шефа, господина проф. д- ра Кернлиха, и приводя в порядок его записи, необходимые для составления медицинских заключений, которые он мне обычно диктует, я совершенно случайно наткнулся на Ваше письмо. Отвечая на него, я нарушаю профессиональную тайну, за что и могу очень тяжело поплатиться. Поэтому обращаюсь к Вам с убедительной просьбой сохранить мой ответ в строжайшем секрете от проф. Кернлиха, от моих коллег – санитаров и санитарок и от работающих у нас в качестве дежурных сестер монахинь. Я твердо уповаю на Вашу скромность.
С большой неохотой нарушаю я свой служебный долг, разглашая профессиональную тайну, хотя соблюдение такого рода тайн за двенадцать лет службы в дерматологической клинике вошло мне в плоть и кровь. Я решился на это не только из-за Вашего печального и взволнованного письма и не только из-за глубокой скорби, которую Вы, как я хорошо помню, проявили на похоронах госпожи Шлёмер. Нет, не только. Направляя Вам это послание, я как бы выполняю поручение, или скорее завет, покойной госпожи Шлёмер, очень тяжело страдавшей оттого, что в последние две недели жизни к ней запретили пускать посторонних, должны были запретить пускать посторонних, принимая во внимание состояние ее здоровья, – это следует подчеркнуть особо.
Надеюсь, Вы вспомните меня: раза два или три я имел честь провожать Вас к покойной, конечно, в тот период, когда ей еще разрешали свидания. Однако, поскольку я вот уже более года почти постоянно работаю в кабинете господина проф., помогая ему при сборе материала для медицинских заключений, больничных отчетов etc, Вы, может быть, и не вспомните меня в роли санитара; тогда Вы, надеюсь, вспомните непозволительно громко плакавшего господина – пожилого, полного, лысого, в темно-коричневом пальто с ворсом, – который стоял на похоронах госпожи Шлёмер несколько в стороне и которого Вы, наверное, приняли за одного из неизвестных Вам поклонников усопшей. Но это не так. И если я не пишу здесь «к сожалению», то прошу Вас не усматривать в этом оскорбления дорогой Вам покойницы, а также желания превознести свою особу. Увы, мне так и не удалось найти себе верную спутницу жизни; правда,
