бы стать учительницей.
– Вы не хотите быть учительницей? —спросил я.
– Нельзя сказать, что не хочу, – сказала она. – Но и не жажду. А отец говорит, мне надо стать учительницей, чтобы иметь возможность прокормить себя.
– Если хотите, – проговорил я тихо, – я буду вас кормить.
Она покраснела, и я был рад, что наконец произнес эти слова и что мне удалось сказать их именно в такой форме. Но все же я обрадовался, что в комнату вошел мужчина и подал нам кофе. Он поставил кофейник на стол, убрал грязную посуду и спросил:
– Не хотите ли сбитых сливок к пирогу?
– Да, – сказал я, – дайте нам сливок.
Он ушел, и Хедвиг налила кофе; краска еще не сошла с ее лица, и, минуя ее взглядом, я смотрел на картину, висевшую на стене над ее головой, – то был снимок мраморного памятника какой-то женщине; я часто проезжал мимо этого памятника, но никогда не знал, кого он изображает, и я обрадовался, прочитав под фотографией: «Памятник императрице Августе»; теперь я знал, кто была эта женщина.
Хозяин принес нам пирог. Я налил себе молока в кофе, размешал, взял ложечкой кусок пирога и обрадовался, что Хедвиг тоже начала есть. Теперь она уже не была красной; не поднимая глаз от тарелки, она произнесла:
– Странный способ кормить: много цветов и одна булочка – и та на ходу.
– А потом, – возразил я, – пирог со сливками и кофе, а вечером то, что моя мать называла приличной едой.
– Да, – сказала она, – и моя мать говорила, что хотя бы раз в день я должна прилично поесть.
– Часов в семь, ладно? – сказал я.
– Сегодня? – спросила она.
– Да.
– Нет, – проговорила она, – сегодня вечером я не могу. Я должна пойти в гости к одной родственнице отца, она живет на окраине и уже давно ждет, что я переселюсь в город.
– Вам хочется идти к ней? – спросил я.
– Нет, – ответила Хедвиг, – она из тех женщин, которые с первого взгляда определяют, когда вы в последний раз стирали свои занавески, и самое скверное, что она всегда угадывает. Если бы она увидела нас с вами, то сказала бы: этот человек хочет тебя соблазнить.
– И на этот раз она угадала бы, – сказал я, – я хочу вас соблазнить.
– Знаю, – ответила Хедвиг, – нет, мне не хочется идти к ней.
– Не ходите, – попросил я, – мне бы хотелось еще раз встретиться с вами сегодня вечером. И вообще лучше не ходить к людям, которые не нравятся.
– Хорошо, – согласилась она, – я не пойду, но, если я не пойду, она явится ко мне и захватит меня с собой. У нее своя машина, и она поразительно деятельная женщина, или нет – решительная, так про нее говорит отец.
– Я ненавижу решительных людей, – сказал я.
– Я тоже, – ответила Хедвиг. Она доела свой пирог и ложкой подобрала сливки, которые сползли на тарелку.
– Я никак не решусь пойти туда, где мне надо быть в шесть часов, – сказал я. – Я хотел встретиться с девушкой, на которой когда-то собирался жениться, и сказать ей, что не женюсь на ней.
Она взялась было за кофейник, чтобы налить еще кофе, но вдруг остановилась и сказала:
– Это зависит от меня, скажете вы ей это сегодня или нет?
– Нет, – ответил я, – только от меня одного. При всех обстоятельствах я должен ей это сказать.
– Тогда пойдите и скажите. А кто она?
– Это та девушка, – начал я, – у отца которой я воровал, и, наверное, она же рассказала обо мне человеку, говорившему с вашим братом.
– О, значит, вам будет легче! – воскликнула Хедвиг.
– Даже слишком легко, – сказал я, – почти так же легко, как отказаться от подписки на газету, если тебе жаль не самой газеты, а только почтальоншу, которая из-за этого получит меньше чаевых.
– Идите, – проговорила она, – а я не пойду к знакомой отца. Когда вам надо уходить?
– Около шести, – сказал я, – но сейчас нет даже пяти.
– Я посижу одна, – предложила Хедвиг, – а вы разыщите писчебумажный магазин и купите мне открытку: я обещала писать домой каждый день.
– Хотите еще кофе? – спросил я.
– Нет, – ответила она, – лучше дайте мне сигарету. Я протянул ей пачку, и она взяла сигарету. Я дал ей прикурить и, расплачиваясь в другой комнате, видел, как она сидит и курит; я заметил, что она курит редко, заметил это по тому, как она держала сигарету и пускала дым, и когда я возвратился к ней, она подняла глаза и произнесла:
– Идите же.
