– Ну иди уж… Но больше так не надо…
– Хорошо…
– Всю бутылку-то зачем несешь? Налей ему в кружку. Налей и отнеси.
Дегенгард налил в кружку и пошел, стараясь не расплескать. Колчанов спал. Он продавил сетку забора и лежал на ней под углом.
Георгию Адамовичу это не понравилось. Забор был уже его, а не Колчанова, и Колчанов не имел права его ломать. Он поставил кружку на крыльцо и потряс сетку с Колчановым.
– Яковлевич, поднимайся, а то сейчас упадешь… Я тебе водки принес…
Колчанов не просыпался, пока не услышал слово «водка».
– Давай сюда, умру сейчас, – сказал он и открыл глаза.
– Ты поднимись сначала, а то ты мне забор сломаешь…
– Не могу… Сначала выпить дай… Ноги, как неживые…
Дегенгард вздохнул и принес кружку.
Колчанов выдохнул и стал пить, раскачиваясь на сетке забора. Не успев допить до конца, он поперхнулся, закашлялся, перевалился на бок, и его стошнило прямо на сетку.
Дегенгард еле успел отскочить. Он почувствовал, как в нем просыпается и шевелится ярость. Но постарался загнать ее поглубже. Ссориться с местными было нельзя. Это могло всё испортить.
Колчанов схватился руками за сетку и попытался встать. Но свалился в собственную блевотину.
– Пля, Абрамыч, не во время ты мне принес… Вся водка пропала… Помоги, пля, встать-то!
Дегенгард брезгливо протянул руку и помог Колчанову подняться.
Колчанов вытащил из кармана помятую пачку «Беломора», закурил.
– Как тебе, Абрамыч, в моем доме-то живется, нормально?..
Дегенгарду снова не понравилось, что Колчанов назвал дом своим, но и тут он сдержался и не стал возражать.
– Нормально.
– Ясное дело… Такой хороший дом!.. Да еще так дешево достался… Не каждому такая везуха… Я б на твоем месте, Абрамыч, поил бы меня теперь до смерти…
Дегенгард промолчал.
– Точно говорю, – Колчанов пошатался. – Ты вот думаешь, от чего я запил опять?.. Всё из-за тебя!.. Меня ж вся деревня застыдила! Продал, говорят, так дешево дом Абрамы-чам… Дурак, говорят, ты, Яковлич… Говорят, понаедут теперь из Москвы эти самые… и всё тут у нас задарма и скупят, а нам – хэ соси… Выселят в сараи, как скотину… Принеси еще… Видишь, не в то горло мне ваша водочка пошла…
Дегенгард вздохнул и пошел в дом.
Раиса включила плитку и жарила яичницу с помидорами и зеленым луком.
– Еще просит налить ему, – сказал Дегенгард виновато.
– Нечего, – ответила Раиса, не оборачиваясь. – Я в окно видела – он и так на ногах не стоит. Хватит ему наливать. И вообще, пора это дело прекращать.
– Чего прекращать-то? Я, что ли, его сюда позвал? Он, конечно, хам, но я же не могу тоже с ним по- хамски… сказать ему: иди отсюда, у меня ничего нет… Он же подумает, что я жадный и такой же, как он, хам… Я так не могу себя вести… Это мой нравственный императив…
– Всю жизнь ты такой, – сказала Раиса, немного сердясь. – Все вы мужчины такие! У них нравственные императивы кругом, а женщины вместо них разгребают, – она положила нож на стол и вытерла руки тряпкой. – Следи, чтоб яичница не сгорела.
Раиса пошла к Колчанову.
В окно Георгий Адамович видел, как жена подошла к бывшему хозяину дома, что-то сказала ему и подтолкнула легонько. Колчанов что-то ответил, но видно было, что понял – тут ему не обломится. Он махнул рукой и пошел, шатаясь, по дороге. Отойдя немного, Колчанов обернулся, сказал что-то еще и погрозил Раисе пальцем. Раиса что-то ответила и пошла к дому.
Георгий Адамович почувствовал запах горелого. Он вспомнил, что ему велено было следить за яичницей.
Вошла Раиса.
– Ну вот! Ничего тебе нельзя доверить, – она подбежала к плитке и спихнула с конфорки сковородку. Из-под крышки валил густой дым.
– Что он тебе говорил? – спросил Дегенгард.
– Что-что… Что всегда нам говорят… Назвал нас жидами…
Дегенгард поморщился.
– Ты же знаешь, – сказал он извиняющимся тоном, – что у меня в последнее время приступы неконтролируемой ярости… Я почувствовал, что закипаю… Если бы я второй раз к нему вышел, я бы его, наверное, избил до полусмерти… Как бы мы здесь потом жили?.. А нам нужно жить именно здесь… Ты же знаешь… Мы приехали не просто в деревню, нам нужна именно эта деревня… Потерпи, Раечка, скоро всё закончится…
