Ариец типичен, ибо благороден. Так же типичен, как и демон-ракшас, что общеподобно уродлив. И не только внешне. Мышлением, поведением, нравом. В нашей типичности нет места мелкому коварству слабосильных инстинктов. Потому что для нас борьба есть способ объединения наивысших человеческих достоинств, тогда как для ракшаса она – только демонстрация всех человеческих недостатков.
Когда вы слышите призывы о равенстве и братстве, когда вас тянут к смирению и покаянию, когда вынуждают искать врага среди вас же самих, навязывая какую-нибудь подходящую для этого идею, будьте уверены – это голос пучеглазого, носатого Оборотня, воротящего свою гнилую мораль на вашей наивности или глупости.
Наивность и глупость арийцев будет усердно вскармливаться им, поскольку никаким другим способом ракшас не осилит «благородных».
– Значит, ты предлагаешь нам врага, для того чтобы лучше познать собственное несовершенство? – спросила единственная собеседница воина.
– Почему, даже когда женщина понимает, о чём идёт речь, её коварство должно превращать её в дуру? – ответил Индра, вызвав неровный смех у собравшихся. Спорщица вспыхнула, но постаралась не подавать виду.
– Наверно, потому, что иной героизм потребен мужчине, чтобы не выглядеть глупо, – спокойно ответила она.
– Замолчи, Шачи, – вмешался Кутса. – Тебе уже мало одного только Пуломана, хочешь замучить спорами всех марутов.
– А я не боюсь выглядеть глупо, – продолжил Индра. – Ибо выглядеть глупо в глазах дурака и значит – что-то иметь в голове!
Когда перенасыщенные появившимися идеями горожане стали разбредаться по домам, к Индре подошёл кумара-рита.
– Страшнее бабы зверя нет! – сказал он тихо, чтобы Шачи ненароком не услышала.
– Это её сегодня кто-то ругал?
– Её. Отец ругал. Она отвергает всех женихов, считая его выбор недостойным себя.
– А он что считает? – спросил Индра равнодушно.
– Что одиночество женщины в этом возрасте, если она, конечно, не больна, позорно.
– Традиционалист.
– Что? – не понял бывший командир.
– Сторонник популярных заблуждений.
– Ты думаешь?
– Подожди. Шачи? Кажется, я помню её по детству.
– Ты показывал мне свой лук, – вмешалась в разговор внезапно появившаяся женщина. Кумара-рита сразу попытался найти себе заботу на стороне.
Шачи смотрела на пришельца вовсе невраждебно. Даже дружелюбно. Что позволило ему предположить:
– Спор – это твоя манера общаться с людьми?
– Скорее, выявлять их пороки.
– Зачем выявлять пороки тогда, когда ты не в состоянии их исправить? – риторически спросил Индра.
– На фоне чужих пороков виднее собственное совершенство! – гордо ответила Шачи. То ли шутя, то ли серьёзно. Воин задумчиво посмотрел на эту самоуверенность. Она была прекрасна. Слишком красива, чтобы выглядеть живой и настоящей.
– Ты, наверно, любишь собственное совершенство? – спросил он почти без иронии.
– Знаю, о чём думаешь, – ответила светозарная спорщица. – Ты думаешь: «Вот самовлюблённая дура, которая никого не замечает вокруг. Она решила, что весь мир только для неё, а все остальные его обитатели – просто черви!»
– Я так не думаю, – тихо сказал Индра, махнув на прощание Кутсе рукой.
– А
Индра немного помолчал. Сказал почти равнодушно:
– Вот женщина, которая лучше других должна меня понять.
Шачи это понравилось. Было заметно.
– Ну, я пойду, – сказала она, озвучив таким образом – «для начала хватит».
Воин посмотрел ей вслед. Будто выстелил дорожку из весенних цветов.
Вбежавший во двор мальчишка закричал, размахивая для убедительности руками:
– Она сгорела!
Индра всё понял, но гонец решил уточнить:
– Колесница сгорела. Начали тушить траву и недоглядели.
Воин подошёл к уже переставшему удивляться Ашоке:
