– Оборотень! – взбодрился кшатрий, вспоминая порушенные им когда-то крепости Шамбары. – Где же мне найти его?
Атитхигва не слышал. Его поражённый рассудок уходил в небытие.
– Спеши, иначе он заберёт всё живое, – прохрипел хотар, давясь словами, и рухнул на землю.
Атитхигва был очень плох. Он не приходил в себя, и жрецы подумывали о новом хотаре. Индра всё время сидел возле друга, но пользы в том и надобности не наблюдал. Воин не мог покинуть Атитхигву, однако собственная бесполезность теперь, когда Индре был дорог каждый день, каждый час в борьбе за жизни арийцев против Шушны, угнетала его больше, чем неведение дальнейшей судьбы друга.
Бхриги, понимая ситуацию, обступили воина, и совет их окончательно подтолкнул Индру в дорогу. Нужно было действовать. Может быть, откупить собственной жизнью судьбы арийцев у проклятого Шушны? Ведь речь шла о мести демона. О его желании драться с Индрой. Так за чем дело стало? Если это цена избавления, – стоило ли тянуть? Воин собирался в дорогу.
Теперь его сопровождало десять колесниц. Ашвины проросли в возбуждении шального духа перемен, в предстоянии Великого похода и передела мира. Всех возбуждало приближение нового будущего. Каким бы оно ни оказалось.
Огромные, готовые лопнуть, кожаные бурдюки с водой, первыми заняли места в колесницах. Теперь и людям и лошадям хватало питья до Амаравати. А что было дальше? Разговоры о предстоящем поединке Индры и демона засухи тревожили и без того боевое настроение колесничих. Что было дальше? Дальше, в азарте противостояния, люди должны были найти свою судьбу и принять её или не принять. В случае, если бы Индра проиграл. Будет вода – будет и жизнь. В случае, если он выиграет. Никто в этом не сомневался.
А сам Индра думал о последних словах Атитхигвы. В предстоящем поединке кшатрий решал не только проблему собственного достоинства, – он теперь отвечал за человеческие судьбы, которые переплелись с этой проблемой.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
Розовый город стал серым. От пыли и осевшего чада прогоревших пастбищ. Убитых огнём Шушны. Где он, этот терзатель земли, укравший чары Агни?
Глаза ашвинов жадно вглядывались в пустошь, в разорённые зноем обломки рощ, в мёртвое опустение улиц и закопчённые туши домов, надеясь где-то увидеть воплощение демона. Нет, город был пуст. Он таил в себе только муку и печаль, да ещё отголосок потерявшихся надежд, – люди ушли, оставив утварь нетронутой. Должно быть, полагаясь на возвращение.
Индра повелел ашвинам ждать его за стенами города. Сам же он направил колесницу в квартал марутов. Что-то вело кшатрия к этим очагам, которые никогда не были для него родными, но дразнили душу воина покоем мирной жизни.
Возле разбитого колодца Индра натянул поводья колесницы. Буланые, перестукивая копытами по окаменелой земле, покорно встали. Индра бросил вожжи на тёртый поручень ратхи и, зачарованный увиденным, ступил на горячую твердь площади.
Колодец не только разбили, освобождая водоносное подземелье от каменного плена, – люди выбрали его яму, скопав и порушив стены. Наверно, так они добирались до последних черпаков жижи. Которую уже невозможно было загрести сверху.
Индра вдруг увидел, как обессиленные матери пригоршнями впихивают сырую грязь детям во рты. И те, не глотая жижу, вытягивают из нее сырость. Пахнущую плесенью. Нет не воду – вода ушла. Сырость.
Пересилив отвращение, кшатрий побрел прочь. Буланые послушно тронулись за ним.
Ашока лежал под перевитым можжевеловым стволом, привалившись к дереву и вперя потухший взгляд в рассохшуюся ограду. Казалось, что он прирос к этим шершавым корням, вывернутым наружу.
– Эй, – окликнул старого воителя Индра.
Ашока не шелохнулся.
– Эй, ты жив?
Ашока разжал губы, но ничего не сказал.
Воин развязал бурдюк и оплескал одеревенелое лицо старика водой. Оно дрогнуло, сжалось, сгребая морщины, и наконец ожило, зажглось взглядом.
– Хорошо, что ты вернулся, – проскрипел старик.
– Где все люди?
– Ушли. В горы. Говорят, там еще осталась вода.
– Почему же ты здесь?
Ашока вздохнул, сгреб кости и принял сидячее положение.
– Мне надоело бегать от смерти. Силы уже не те. Пусть она возьмет своё, если пересидит меня здесь.
Индра положил рядом со стариком бурдюк. Ашока погладил его костлявой рукой, но к воде не притронулся.
– Почему же ты не пьёшь? – спросил Индра.
– Живот раздуется. Я потом. Понемногу.
– Нет, ты хочешь жить, – заключил предводитель ашвинов, – и потому я заберу тебя с собой.
– Ты лучше её забери, я уж останусь.
