Жизнь Амаравати клокотала не на улицах, а в его тенистых двориках, потаённых за глиняными стенами. Здесь в тихой зелени колченогих деревьев, едва перераставших человека, вершилось сотворение человеческих судеб. Не сравнимое даже с полями сражений, давно остывшими и превращёнными в пастбища для молокопузых коров. Здесь, на сенных подстилках и протёртых шкурах, находила выход своему темпераменту буйная природа воинского сословия. Править труднее, чем воевать. Делить власть значит создавать себе противника. Но кшатрий, выведенный природой для борьбы, воплотился во властителя. Единожды и навсегда. Создав неразделимость этих понятий для человеческого общества. Никакие перебытки общественной жизни не могли бы опровергнуть данный порядок. Этот оглас человеческой природы, завет вечности. Правителем был Воин, правителем он и останется, перешагнув через приходящую власть лукавых народолюбцев. Пережив все формы общественного обмана или заблуждения.
Да, Амаравати был городом воинов и городом властителей. Именно кшатрии поставили его у подножия зелёных гор. Когда-то селиться здесь могли только лучшие рода. Молодые, неукрепившиеся кланы в город не пускались. Сейчас всё изменилось. Арийцы больше не вели войн за территорию. Кшатрии не прирастали новыми силами. Зато расширялись вайши, чьих способностей вполне хватало на защиту стад от волчьего промысла. Что создавало вольнодумное брожение скотолюбивых умов. Вайшам казалось, что если все имеют по одной голове, по паре рук, ног и по ещё некоторым немаловажным похожестям – значит, все одинаковы. Представление об одинаковости возникает у тех, кто больше всего и отличается от наиболее совершенных форм человеческого обличия. Это представление выдвигает гибельные идеи всеобщего равенства, которые неизбежно приводят к беспощадной борьбе за уничтожение других. Борьбе, которая со временем заканчивается воцарением наиболее жестокого порядка всеобщего различия.
Вайши роптали против сословного положения воинов, но вайши не поднимались против власти. Амаравати, стоящий во главе этой власти и не знавший пока ничьей единоправной воли, погружался в вытоку розового полотна. На фоне дымных очертаний гор.
Адитье вспомнились слова жреца Мекхатри: «Этот ребёнок будет великим вождём. Слава его переживёт всех адитьев. Он станет править в Амаравати. Один. Только в другом Амаравати.» Жрецы любят такое говорить. Женщина подумала, что её пятый ребёнок, готовый вот-вот родиться, уже обрёл свою власть над вождём адитьев. Над своим отцом. Виштар ждал его появления на свет с надеждой и нетерпением. Так молодые отцы ожидают первенца. Потому, что всё приходящее с ним для молодых отцов в нови Так же ожидают единственного и последнего когда счастливый случай вдруг отвергает проклятие многолетнего бесплодия.
Свами, сутулый и узкоплечий, склонился над Виштаром.
«Как бы он не переломился», – подумала адитья, разглядывая костлявую спину жреца.
– Это сырая лихорадка. Я думаю, что смогу тебе помочь, – сказал Свами тяжелобокому, задыхающемуся гиганту.
– Помоги-помоги, – прохрипел Виштар, – и получишь свою яловую корову. А может быть, ты хочешь две? Так помоги мне на две коровы. – Он попытался улыбнуться, но воздух снова вонзился воину в грудную рану. Свами с брезгливой неприязнью поворотился от брызнувших слюней вождя адитьев.
– Жаль, что я не окрепну до рождения сына, – отдышавшись сказал Виштар.
– Ты ждёшь сына?
– Это будет настоящий воин, – не обратил внимания на вопрос хозяин дома. – Уж он-то не позволит этим скотникам говорить о правах. О равных с нами правах.
– Значит, ты ждёшь сына.
– Да, и что с того? Ты ждёшь мою яловую корову, а я… я жду сына.
В глазах Свами метнулся демон. Безымянный. Из рода мстительной ненависти.
– Ну так послушай, что я тебе скажу! – жрец вытянулся как тростник на ветру. – Рождённый убьёт тебя своим появлением на свет. Ничто не отведёт этот удар… Мне не нужна твоя корова, я не смогу тебе помочь.
Воцарилась зловещая тишина. Виштар медленно собрал пальцы в кулаки, попытался подняться:
– Как ты смеешь говорить это мне?! Мне, вождю адитьев? – земля не отпустила обессиленное тело воина и он, беспомощно дрогнув плечами, изверг свой гнев криком. – Поди прочь! Прочь!
Адитья кинулась к мужу. Свами незаметно вышел в распахнутые ворота дома.
– Ты слышала, что он сказал? – не утихал Виштар.
– Не думай об этом. Ребёнок всё равно родится, срок уже подошёл.
– Мой сын убьёт своего отца!
– Разве такова воля богов? Это всего лишь его слова. Они ничего не значат.
– Убьёт своего отца.
– Прекрати! Ты не должен этому верить.
– Ничтожный попрошайка божьих милостей.
Женщина поднялась с колен и направилась в дом. Виштар ещё долго не мог успокоиться. «До чего же обнаглели эти тритсы, – думал он. – Если бы закон не запрещал проливать кровь своих, воины-адитьи показали бы им сегодня ночью!»
Утром следующего дня к Виштару заглянул Ури.
– Чего ты хочешь? – спросил воин не поднимая головы. Ури немного покряхтел, примеряясь языком к цели своего визита, и начал с тяжёлым сердцем:
– Помнишь ли ты о своём долге за суру?
– Стану я думать о такой ерунде.
– Но ведь ты должен был мне корову?
– Разве? – Виштар приподнялся. – Разве только корову? Мы говорили ещё и о телёнке.
