– Я брошу!!? – хохотнула Лида.
– Мы с тобой. И рожать не бойся, это просто... Мне приходилось, я знаю...
– А я и не боюсь...
– А от кого? От Черного?
– Исключено, дохлый номер, – вздохнула Сиднева, внимательно посмотрев на свой скособоченный нос в зеркальце. – Он Ксюху свою ненаглядную любит. И, мне очень здорово кажется, что кроме нее у него баб не было. Мальчик, короче...
– Жаль... А есть кто-нибудь на примете?
– Как тебе сказать... Мои кавалеры из долгожителей вряд ли подойдут... У них вместо спермы либо этиловый спирт, либо моча жиденькая... А молодых Житник ко мне не подпускает...
– А что так? – заинтересовалась Ольга.
– Трахнуть меня хочет...
– А ты на рога встала...
– Да. Первый раз, когда мы с ним одни остались, полез в наглую, и я сдуру сказала, что скорее сдохну, чем с ним лягу.
– А теперь блюдешь свое слово?
– Это нетрудно, – усмехнулась Лида Сиднева.
– А какой он из себя? Не противный?
– Да нет, не противный. Среднего роста, плотный с жирком, по натуре – жлоб, даром ничего не сделает...
– Черный мне как-то рассказывал о нем. Умрет он через двадцать два года. Интересно умрет...
– Как это?
– Таджикская рулетка... Они с одним парнем одновременно сунут руки в рюкзак с гюрзой...
– Житник сунет руку в рюкзак с гюрзой? – удивилась Лида. – Никогда не поверю...
– Заставят его... Да ты чего спрашиваешь? Моя память – это твоя память. Ты просто попытайся вспомнить...
– Да ты сама спрашиваешь! – перебила ее Лида. – Мы же – бабы, поговорить любим... Тем более сотрясение мозга у нас.
Вошел доктор и, внимательно посмотрев Сидневой в глаза, сказал:
– Мне говорили, разговариваешь ты сама с собой?
– Ага, разговариваю... – невозмутимо ответила Лида. – Роль, понимаете ли, разучиваю В драмкружке я травести.
– Ну разучивай, разучивай... Хотя пошли, посмотрим, что с носиком твоим сделать можно...
После правки носа резиновым молотком (заговорил, гад, зубы и вдарил со всего маха) Лида несколько часов приходила в себя. Вечером пришел Чернов с шоколадкой и сказал, что надо срочно выздоравливать – послезавтра будет вертолет и надо лететь на Кумарх с начальником маркшейдерского отдела Савватеичем.
– Он поднял шум на всю экспедицию, что на кумархских штольнях резко завышен уклон, а потом поехал в Управление геологии и там кричал в кабинете главного инженера, что удивляется, как до сих пор ни один состав в отвал не улетел. И после этого начальник экспедиции посылает на Кумарх комиссию с двумя ящиками водки и приказом уломать Савватеича. 'Обратного рейса, – сказал, – не будет, пока он не подпишет бумагу, что существующие уклоны не опасны[24]'.
– Ну-ну... Савватеич опять в непреклонного строителя коммунизма играет...
– Ничего он не играет. Надо, говорит, уклоны сделать нормальными и все тут...
– То есть проходить все штольни заново... А это нам не надо, да?
– Сечешь масть, маркшейдер. Это и не надо и просто невозможно. Так что даю тебе тридцать шесть часов на выздоровление и вперед и прямо, как говорят проходчики. Да поговори с этим дуриком, уговори как-нибудь. Он ведь может в Госгортехнадзор позвонить. Начнутся разборки – отчет в срок не сдадим, премию не получим...
– И я в яму не упаду... – печально улыбнулась Сиднева.
Узнав, что Лида летит на законсервированный на зиму Кумарх, Житник пошел к Чернову.
– Слушай, начальник! Полечу-ка я с ними. По седьмой рассечке пятой штольни анализы хорошие пришли, но пробы из руды не вышли – надо добрать, – сказал он, прищурив глаза и самодовольно улыбаясь (как же, такое славное объяснение придумал!).
– Да ладно тебе придумывать... Пробы тебе по фигу, это и козе понятно. С Лидкой, что ли, полететь хочешь?
– Нет, начальник, неправда твоя... Подсчета запасов ради Кумарха алчу, клянусь всеми сурками Тагобикуль-Кумархского рудного поля!
– Ну, ладно, лети. Только на пятую штольню не ходи – лавина сдует, потом мотайся из-за тебя по прокурорам. И привези из камералки тубус со старыми планами опробования горизонта 3300.
– Пузырь шампанского с меня не заржавеет! – обрадовался Житник, но Черный уже его не слушал: он грыз карандаш и, растворясь без остатка в разрезах и погоризонтных планах, думал, что делать с этой
