– И еще одна существенная деталь, – проговорил араб в задумчивости. – Не знаю, говорить вам или не говорить. В общем, в первый же вечер моего пребывания во Владивостоке я пошел инкогнито прогуляться по этому интересному городу...
– Ну-ну, – усмехнулся Баламут. – Падишах из Каира Гарун аль Рашид инкогнито гуляет по жемчужине Приморья.
– Но мне сразу же нахамили в троллейбусе, – продолжил Аль-Фатех. – Я не знал, что это у вас принято для душевной разминки, расстроился, вернулся в гостиницу и по пути в свой номер решил заглянуть к Абубакру ар-Рахману ибн Абд аль-Хакаму, или, как вы его называете, Али-Бабе.
Дверь его апартаментов была открыта, я вошел и... и случайно подслушал его телефонный разговор. Всего минуты мне хватило, чтобы понять, что он – человек Бен Ладена... Я устроил ему скандал, но он сказал мне спокойно, что большинство моих людей находится у него под контролем. И вообще, он не убивает меня только из дружеских побуждений. И если я не подчинюсь ему, Али-Бабе, то мой отец, мать, братья и сестры будут немедленно уничтожены... После этого всеми нашими действиями руководил он. Я только озвучивал его приказы.
– Посмотрите на этого агнца! – злорадно произнес Баламут, когда Аль-Фатех закончил говорить. – И, конечно, там, в башне, ты никого не расстреливал, там же ты не плевал Ольге в лицо, и, конечно, это не ты собирался ее распять. О ужас, ну кто бы подумал, что такой законченный агнец мог превратить в ужасных монстров доверившихся ему кротких и беззащитных алкоголиков! И затем безжалостно послать их под наши пули!
– Это все Али-Баба. Я же говорил! – оправдывался Аль-Фатех. – Он всем заправлял! Я никого не расстреливал в башне и тем более не распинал Ольгу, только попугать хотел. Она сказала, что спала половым путем с моей мамой и что мой папа – пассивный голубой... Да вы хоть сейчас можете проверить мою искренность! Позвоните в Лондон по телефону (он назвал номер) и пригласите ее якобы расстрелянного мужа. Он, кстати, большой любитель русской культуры, знаток Достоевского.
– Позвоню! – пообещал я. – Прямо сейчас позвоню. Где тут междугородный телефон?
– Не верите мне... – обиделся Аль-Фатех. – А ей верите... Между прочим, она, ваша невинная подруга, сломала мне руку только затем, чтобы подвергнуть свою жизнь хоть какой-то опасности и таким образом затащить вас, ослов, в свои сети!
– Ну, ладно, пусть все было так, как ты рассказываешь, пусть. Но ответь мне на один маленький вопросик, – начал я, внимательно наблюдая за глазами Аль-Фатеха. – Ответь мне, почему она, наверняка и российская подданная, не поехала тихо-тихо на Шилинку одна, тихо-тихо не нашла там требуемые документы и затем тихо-тихо не открыла где-нибудь в Сахаре маленький заводик по производству отъявленных зомберов?
Зачем ей надо было весь этот тарарам устраивать?
Кавардак с полетами в Чечню и в памирские сугробы, с симпатичным до омерзения Худосоковым, жителями Кирюхинска и лично вами, уважаемый?
– Вы плохой психолог, мистер Чернов! Очень плохой! Если женщина может устроить подобный тарарам, то она его устраивает... А если серьезно, то во всем виноваты ее порывы. В порыве откровения она прицепилась ко мне с этим предложением, в порыве упрямства убеждала меня стать ее сообщником, в порыве ностальгии решила присоединить вас к нашей компании. И еще. Вам, джентльмены, не кажется, что ее стремление быть центром больших компаний, ее стремление затевать грандиозные мероприятия, ее наконец, хорошо известный вам авантюризм могли быть удовлетворены лишь масштабным применением ею эпохальных открытий Ирины Ивановны и Шуры?
– Хватит вам! – устало произнес Коля. – У меня мозги от вас набекрень. Как сказал Ходжа Насреддин: 'Если это плов, то где же кошка?
Если это кошка, то где же плов?' И вообще бог тебе судья, Моисей, а мы не прокуроры и даже не прокураторы. Найдутся Ольга и Борис – все прояснится само собой...
– Наивные вы люди, – вздохнул Аль-Фатех. – И, между прочим, убийцы.
– Убийцы? – удивился Коля.
– Да, убийцы! Мне рассказывали, сколько вы в прошлом году народу во Владивостоке положили – десятки, а может быть, и сотни людей... Я, по крайней мере, своими руками никого не убивал. А вы – кровавые убийцы! Наивные, впрочем, и недалекие. Не понимаете, что Ольга и ваш Бельмондо нас, как это по-русски? Они нас попросту кинули-бортанули... И бортанули из-за вашего закоренелого идеализма, если не сказать гуманизма... Любой нормальный человек, попади ему в руки такие бесценные материалы, немедленно попытался бы извлечь из них пользу. А вы – ленивые, разбогатевшие бичи, тоскующие о своем бесштанном прошлом. Никчемные, ни на что не способные люди...
– Ты прав, – согласился я. – Никчемные...
По мне походить с удочкой по ручью, помолчать с другом и трахнуть симпатичную бабенку, отродясь не знавшую слов 'эмансипация' и 'карьера', – это самое то... Все прочее не стоит и обсосанных рыбных костей...
Мы немного помолчали, переваривая факт бегства от нас Ольги и Бельмондо, затем я снова обратился к Аль-Фатеху, уже улегшемуся на свободные нары:
– А ты что капитану сказал? И, вообще, кем представился? Не Курозадовым же?
– Нет, я теперь законопослушный гражданин России Несогнибеда Никита Сергеевич. Во Владивостоке, перед перелетом сюда, я на всякий случай обзавелся за десять тысяч фунтов подлинными документами. Меня уже проверили.
– Несогнибеда треплется по-английски... Ну-ну! – не удержался от улыбки Баламут.
– Я, дорогой мой друг, – сказал Аль-Фатех, – бывший, а ныне спившийся до омерзения учитель английского языка. Understand?![23]
– А куда настоящий Никита Сергеевич делся? – спросил я с подозрением.
– Мне паспортный майор говорил, что он в состоянии тяжелого алкогольного опьянения утонул в Первой речке. Есть такой ручей во Владивостоке.
Через час нас отвели на очную ставку, устроенную капитаном Митрохином, невзирая на то что мы
