попавшийся предлог, чтобы избежать разговора…
— Потом поставишь.
Плеснуло, тонко зазвенело, пахнуло ароматом горячего крепкого кофе.
Мы будем пить кофе?
— Нужно сейчас. Смесь испортится…
— И демон с ней! Сядь. Вот, возьми… — женщина мягко, но настойчиво вручила Лине высокую золотисто-алую чашку с красивым рисунком — раскинув крылья, стремилась в небо жар-птица. Лина невольно задержала на ней взгляд.
— Это, кстати, любимая чашка Алекса, — как бы между прочим, проговорила Мила. — Сам купил. Уже пять лет бережет…
Пять лет? С…
Девушка непроизвольно опустила глаза на свое запястье. Похоже…
— Вот именно, — Людмила вздохнула, придвинув к себе свою чашку. — Сейчас понятно, почему. Задним числом вообще многое становится понятным. Замечала?
Глаза женщины были темны и загадочны.
— Иногда.
Только вот, если понимаешь все не вовремя, а лишь задним числом, то исправить уже ничего не исправишь…
— Например, становится ясен горячий интерес Алекса к расоведенью. И нежелание рассказывать о том, кто и где его лечил… Мы все понять не могли, отчего так. И то, что семь его песен написаны о потерянной любви и девушке с карими глазами, — Мила улыбнулась, но лишь кончиками губ, и до глаз улыбка не дошла… — Он искал тебя.
Отчего-то в эту минуту чашка показалась спасательным кругом.
Лина машинально погладила ало-золотую птицу, не зная, что сказать в ответ.
— Странная вещь — судьба, правда? — проговорила Мила, не дождавшись ответа. — То, что ты у нее просишь, сбывается. Но так, как она сама этого пожелает. И тогда поздно менять желание. Не вернешь.
— О чем вы?
— О счастье. Я хотела его для моих мальчиков. Вот и сбылось, — Людмила бездумно обняла чашку ладонями… — И кажется, с судьбой нельзя жульничать. Рано или поздно придется платить по счетам.
Так и есть. Придется. Причем, уже скоро.
Только вот разговор все непонятней…
— Мила…
Чародейка тряхнула каштановыми волосами:
— Кажется, я тебя совсем запутала. Прости. Просто мне хотелось больше узнать о тебе. Ты не против? Марго навела справки у светлых, а один родственник — у кое-кого из темных. Из тех, кто посветлей.
— И как?
— Что — как?
— Сведения, — Лина отпила глоток кофе, почти не чувствуя вкуса. Наверное, так чувствует себя жучок под увеличительным стеклом. Его пока не трогают, но рассматривают, точно перед вскрытием. — Много «гробов» нашлось?
— Гробов?
— Клановый термин. Означает секреты. Чаще всего о заказах.
Темные глаза чуть прищурились:
— Ты словно… чего-то боишься. И заранее бросаешь вызов, чтоб легче все разорвать и уйти. Так? При твоей матери это неудивительно.
Какой горький кофе…
— Вы с ней говорили?
— Нет. Мы… точнее, один из наших друзей общался с другой твоей соплеменницей, более… адекватной. Стефанией. Она, кстати, спрашивала о твоем здоровье. Просила передать, что ваш договор не разорван. Диана тебя дождется. Это кто?
— Девочка… моя дочь… — Лина отвечала машинально, не думая — слишком оглушительна была новость, и была вознаграждена полным ошеломлением собеседницы:
— Кто?!
— Моя воспитанница. Приемная дочь. У нас так обычно учат.
— А-а. Понятно, — с сомнением протянула светлая ведьма. — Так вот, она говорила, что ты хотела уйти из клана. Не хотела быть убийцей. Это так?
— Да.
Показалось или на лице Людмилы промелькнуло облегчение?
— Тебя не отпускали… — полувопрос-полуутверждение.
— Так просто из клана не отпускают.
— Хм… Ну хорошо. Не знаю, важно это или нет, но прежде чем поговорить о Алексе, я передам ее слова. Она советует тебе встретиться с отцом.
— С кем?!
То, что теоретически отец у нее был, Лина знала. Где-то и когда-то ее целеустремленная мама нашла ту человеческую единицу, которую можно было припрячь для производства наследницы-преемницы. Зная мать, можно было не сомневаться, что неизвестный отец был воином, причем из лучших. Офицер-десантник, как сказала мать. Хотя можно было и так догадаться — Лиз признавала только высокие стандарты. И скорей всего, он был из каких-то южных земель — ведь недаром у нее, Лины, смуглая кожа и густые черные волосы…. И так же можно было догадаться, что после достижения цели этот офицер-десантник оказался немедленно забыт и хорошо, если не убит…
Но Лина почти никогда не думала об отце.
Не было ни времени, ни желания. Хватит с нее и одного родителя — Лиз заполняла дни так, что жить было некогда…
А теперь Стефания говорит об отце.
Что это значит?
— Я не понимаю.
— Я тоже не особенно. Но она говорила, что встретишься — поймешь. Вот — на столешницу ложится свернутая бумажная полоска. Самый обычный листок-стикер. Желтый. Лина молча прочитала несколько ничего не говорящих ей слов.
«Даниил Орешников»
Клуб «Бланко», клуб «Этно», студия «Милагрос».
Все непонятней и непонятней… При чем здесь музыка?
— Хочешь попробовать? Алекс тебя проводит.
— Алекс?
— Ты против? — Соловьева задумчиво крошила на блюдце печенье. — Лина… я ведь недаром сказала, что так дальше продолжаться не может. Алекс — весь как натянутая струна, Вадим боится выпускать его из вида больше чем на полчаса… Да и ты…
— Что я?
— Ты сама не чувствуешь? Или эта твоя… маска приросла, что ты ее уже и не ощущаешь? — О чем вы?.. — она знала — о чем, но… неужели это так заметно?
— Эх, Маргариту бы сюда… — с какой-то грустью вздохнула женщина. — Ну ладно. Ты живешь здесь три недели, Лина. Ты ни разу не улыбнулась, ни разу не прилегла отдохнуть среди дня, просто так. Ни разу не забежала на кухню в неурочное время, просто потому что захотелось есть.
— Прости?
Старшая Соловьева вдруг усмехнулась:
— Да, эта манера моих родственников пролезать на кухню в любое время дня и ночи и выискивать вкусненькое, иногда достает, но… все-таки, я бы хотела, чтобы ты тоже вела себя так. Так, как будто ты
