как вода, лилась сера. Каппам принадлежало все, что опускалось на дно морское, но воровать у людей они не имели права. Такой был договор между господином Духа воды – Удзи-но-Оса и Земным Буддой – Кондором Ититаро. Единственное, Натабура не сказал, что его кусанаги – волшебный, иначе бы не видать ему меча как собственных ушей.
– Сделаю все, что ты хочешь, господин, – поклонился каппа, однако невольно яростно сверкнув глазами. – Приходи до рассвета на это же место.
Не успел Натабура расстаться с каппой и взобраться на дюну к продрогшему Язаки, как они увидели вдалеке Садако, который вел себя очень странно. Причину этой странности они поняли очень быстро – Садако был пьян, как может быть только пьян крестьянин, закончивший обмолот риса.
– Дела дрянь, – всплеснул он руками, потеряв при этом свою соломенную шляпу, которую ветер покатил в сторону моря. Садако спокойно проводил ее взглядом, мотнул головой и произнес: – Вернулся гонец. – Его глаза то молодцевато вспыхивали, то моментально угасали. – Но я его... чик-чирик...
– Зарезал, что ли? – удивленно спросил Язаки.
Садако как-то странно на него посмотрел, что-то хотел сказать, но завалился на бок и погрузился в пьяные грезы. Несмотря на все ухищрения Натабуры и Язаки, он совершенно не хотел возвращаться в реальный мир.
– Значит, новости и впрямь плохие, – понял Натабура, в который раз встряхивая Садако. – Слышь?!
– Не совсем... – пробормотал Садако, на мгновение приходя в себя и тут же снова засыпая. Его едва успели подхватить, иначе бы он скатился к подножию дюны. Затем он приоткрыл хитрый глаз и поведал: – Г-ха... Я не зря напился.
– Ты что, убил гонца? – еще раз спросил Язаки.
Садако только хмыкнул, давая понять, что если не все видит, то, по крайней мере, слышит.
– Похоже... – и трагически вздохнул.
– Зря! – согласился с Язаки Натабура. Он рассчитывал, что у него есть еще пара дней, а оказалось, что надо прямо сейчас уходить на юг. Теперь наверняка староста обвинит во всех смертных грехах его – Натабуру, а кусанаги останется у каппы.
– Нет, не зря, – едва вымолвил Садако.
– Как это не зря? – удивился Натабура. – Ушли бы мы в горы, ушли. Кими мо, ками дзо!
Больше всего он беспокоился о самом Садако. Вот только меч жалко.
– Вы ничего не поняли! – заявил Садако, на этот раз более осознанно.
– Ну да... – стал злиться Натабура. – Все ничего не поняли. Убил гонца... Зачем – непонятно!
Но Садако не ответил. Он обиделся и норовил свернуться калачом и окончательно отключиться.
– Отец... сейса... – осторожно потряс его Натабура, – что делать-то будем?
– Ничего... – пробормотал Садако, – у нас еще сутки есть, – и сладко причмокнул. Его лицо разгладилось, тревоги исчезли, и Садако стал походить на блаженного.
– Какие сутки? – удивился Язаки. – Наверняка полдеревни уже на ногах, ищет нас.
– Никто вас не ищет... – счел возможным сообщить Садако. – Потому... потому...
Большего они добиться от него не могли. Язаки сбегал за укатившейся шляпой и заодно обмакнул в море шейный платок. Ветер гнул траву на гребне дюны. Белые облака уплывали за горизонт и далекий мыс. Море было покрыто барашками.
– Чего?! – всполошился Садако, когда Язаки брызнул на него холодной водой. – Ах... да... – Он широко зевнул и потянулся так, что захрустели старые кости. – Гонец ничего не скажет, потому... потому что мертвецки пьян. Я его споил. Раньше завтрашнего вечера он на ноги не встанет. Это обошлось мне в дневной улов.
– Хоп! Ну ты даешь, отец! – с облегчением оценил жертву Натабура. – Любишь ты чай замутить!
– Я же сказал, что напоил гонца... – бормотал Садако. – Чик-чирик... У вас есть сутки. Когима уже приготовила еду в дорогу... – Казалось, он вспомнил о чем-то важном, немного протрезвел и четко и ясно произнес: – Через день в Вакасу прибудет одзия. Он считает, что ты китайский шпион. Поэтому тебя велено отвезти в Чертоги и посадить в тюрьму.
– А разве старосте не нужен боец? – удивился Язаки, брови его взлетели вверх.
– За тебя уже заплатили, – снова забормотал Садако. – Столько, что нам со старухой хватило бы на остаток жизни... Так что собирайтесь и тихонько уходите на юг. А я скажу, что вы украли у меня лодку.
– А как же ты без лодки? – удивился Натабура.
– Как-нибудь... – изрек Садако и окончательно сомлел.
Друзья подняли старика и потащили домой. Благо он был тощим, как все рыбаки.
Шли молча по предрассветной траве. Туман клочьями выползал из болотистой низины, и запах свежего раздавленного лука под ногами будил в Натабуре аппетит. Он сорвал несколько стеблей и сунул в рот. Что- то ему подсказывало, что просто так они отсюда не уберутся, что обязательно что-то произойдет и помешает их планам. «Каппа? – прикинул он. – Нет, с каппа я справлюсь. Староста? Конечно, староста! Кто еще?! Только неизвестно как и где. А впрочем...» Ему давно хотелось с кем-нибудь помериться силой. Она играла в нем, как молодое вино, поэтому он и поводил плечами, как застоявшийся борец.
Потом с моря потянуло ветром, и туман стал рассеиваться. Когда они попали в дюны, в дзори стал набиваться песок, а длинная жесткая трава цеплялась за ноги.
Язаки плелся, поминутно спотыкаясь и зевая что есть силы. Он нес колчан с луком, а Натабура – котомку с едой. За эти несколько дней Язаки мастерски изготовил полтора десятка стрел. А теперь гундел на все лады:
– Обойдемся ханкю. Шли бы себе на юг и шли... К вечеру в соседней деревне поедим... Нет, понадобилось... – и выжидательно косился на Натабуру, принимая его старшинство и опыт.
Натабура отмалчивался. Без кусанаги он чувствовал себя как без рук. А одним ханкю явно не обойдешься в длинном путешествии. Нет, опасность исходила от других обстоятельств, и этих обстоятельств он не знал. Ну почти не знал. Перед началом похода он вошел в состояние мусина, однако то ли от перенесенной болезни, то ли еще от чего, но будущего не увидел, даже намека, даже Знака – Мус[2] . Голова была тяжелой, сонной, словно жила сама по себе.
Но каппу Го-Дайго они учуяли издали – пах он как куча гниющей рыбы. А затем и увидели – светящегося, как гнилушка, с волосами, напоминающими холодные всполохи погоста.
– У-у-у... – Язаки клацнул зубами, спрятался за ближайшей дюной и даже закопался в густую длинную траву, которая росла на вершине, давая понять, что в настоящей авантюре не участвует и вообще с подозрением относится к попытке Натабуры вернуть кусанаги. Дело хлопотное, опасное и непредсказуемое. «Иди, иди», – ехидно подумал он, полагая, что путь к отступлению у него самого всегда найдется.
Натабура, не глядя, оставил котомку на дюне и, по лодыжку погружаясь в песок и едва не теряя дзори, спустился к морю, стараясь держаться так, чтобы дуло в сторону каппы. Туман отступил, и ветер теперь приносил лишь терпкие запахи водорослей и морской живности, которая перед рассветом стремилась уйти в воду. Солнце вставало из-за гор и далеко-далеко, почти на горизонте, освещало море. Мир ненадолго приобрел резкие очертания и контрастные цвета, и все это все немного смахивало на театр теней, который Натабура как-то видел в столице.
Глупый каппа прятался за валуном, хотя его можно было почувствовать как минимум за пять тё. Как нет света без тени, так нет каппы без запаха. Он поднялся и с поклоном протянул меч. Натабура, по обычаю, чуть-чуть обнажил кусанаги – его поверхность, несмотря на долгое пребывание в морской воде, выглядела как бархат, а цвет был прежним – под стать темно-голубому небу. Натабура приложился лбом к лезвию в том месте, которое называется кессо, в знак уважения к волшебному оружию.
И в этот момент каппа бросился.
Он вообразил, что Натабура ничего не видел. Но, во-первых, каппа стоял в позе нападения, а во- вторых, его выдали глаза, в которых промелькнули все его подлые намерения. Каппа высоко подпрыгнул. Ядовитый коготь щелкнул, выскочив из пазухи. Не будь Натабура настороже, удар пришелся бы точно в шею выше ключицы.
Каппа не учел только одного: нападать на самурая спереди – самое безнадежное дело. Натабура безотчетно отклонился назад и одновременно сделал то, чему его так долго обучали (даже с завязанными
