дня не дышала. Я обняла его и впервые сделала нормальный человеческий вдох.
Я и сейчас иногда перестаю дышать, это случается обычно во сне, когда мне снится солнечный квадрат на полу веранды. В Доме всегда было солнечно. Я смотрю на этот квадрат и не дышу, боясь проснуться и перестать его видеть, и чувствую, что еще немного, и уже не смогу вернуться сюда, где этого квадрата нет. И тогда ко мне приходит Банцен, и я всякий раз успеваю вынырнуть, держась за его шею.
Мы будем жить долго, а потом просто поселимся в Доме. Там он наверняка целый, и в нём абсолютно все счастливы, а на полу веранды всегда солнечный квадрат.
«Хорошо в деревне летом?» — пристаёт говно к штиблетам.
Это моя последняя летняя запись. Покупатель на квартиру, мужик с золотой цепью и грустными глазами, долго глядел в окно на Босфор Восточный. «Надо же, море почти совсем замерзло, а я и не замечал», — сказал он.
Я-то, конечно, заметила замерзшее море гораздо раньше: каждый день я смотрю в эти окна и дважды в сутки летаю над Босфором, выгуливая Банцена. Но до последнего, как умела, откладывала зиму. Но завтра — 23 декабря. День рождения Казимировой — самый верный признак окончания лета.
У нас с Банценом билеты забронированы аж на 12 января. Продажа квартиры — десятого. Так что Новый год в Мск мы будем отмечать по дореволюционному календарю.
В городе В. холодно до ужаса, минус тридцать со штормовым ветром — это для города В., с его стопроцентной влажностью и совсем не континентальным климатом, многовато.
На улице у людей отваливаются лица, и их никто не убирает, потому что спецтехника не может продраться сквозь сугробы. Сегодня уже пятый день, как стоит невиданный в этих местах мороз, почти никто уже не рискует выходить из дому, и ураганный ветер гоняет по пустынным улицам потерянные кем-то носы, щеки, губы и глаза. Иногда мимо окон на большой скорости пронесёт чью-то отвалившуюся задницу, а иногда — и целого, но, конечно, неживого и уже стеклянного насквозь человека.
Зрелище это настолько тягостное, что оставшиеся в живых люди почти прекратили пользоваться окнами, и их — в зависимости от достатка владельцев — затянуло паутиной, расписало словом «хуй» или узорами под Гжель, или, как у меня, закалякало классической графикой с любимым Дед-морозовым сюжетом. С одной стороны, хорошо: не видно летающих жоп. С другой — тоже хорошо: не видно моря.
Никто не видел, куда я положила ёлку?
Итак, «встали дети в шесть часов».
Заполняю бланк резюме.
Правое ухо болит. Если по эзотерике, то наслушалась какого-то говна, а если по жизни — то справа у меня окно, из которого дует. Может, имеет смысл передвинуть стол, но тогда будет как по эзотерике.
Обычно я слышу этот звук перед сном, но из-за Нового года перевернулись сутки. Всю жизнь была совой, а тут — подорвалась жаворонком под сигнализацию соседского Escudo: в 6:00 тот приветствует хозяина хрипловатым взвизгиванием.
Кофе пахнет ничем. На цвет — нормально.
Потихоньку Pink Floyd.
Три часа халявного интернета.
Новостей нет.
Местное время — семь утра. В Мск, Спб и в ряде других городов — только полночь, а где-то и того меньше. Люди из прошлого. Ложатся спать. Некоторых я знаю и мысленно с ними.
Прижаться ухом к лампе.
«Лора — дура» — прям через плафон.
Да ну нафиг.
Уже было бы лет шесть, как мне надоело работать в офисе, что на Новом Арбате.
Яичницей с лестницы. Как можно хотеть жрать в такую рань?
Собака, иди спи давай. Пусть хоть сперва рассветёт, что ли. Отвали, кофе тебе, ага. Фу, говорят! Постой. Ухо погрею.
«Лора — дура». Так, всё, на место быстро!
Спамеры не знают отдыху, но меня почему-то не возбуждают курсы английского в Мск, дёшево. От них тоже пахнет яичницей.
Еще кофе? Еще кофе. Будьте добры.
Да запросто! Лора не жадная.
«Лора — дура».
Комп, солнце моё, сколько можно подчеркивать моё имя красным?
Добавить в словарь.
Утро — это почти как ночь, только хуже.
В окне — синенькое. Сейчас посадят на санки и — в детский сад.
Вечером принесу домой полные трусы мозаики.
В Мск, Спб и ряде других городов — present continuous, который отсюда — чистейший past perfect.
«Наша дочь — клептоманка».
Ваша дочь — дура.
Собака, секи, как быстро светает! Пойдём, обоссым колеса у «Делики». Тихо, не топай, как бегемот. Молча пойдём, молча обоссым. Я, конечно, в качестве наблюдателя. Даже где-то рефери. В прошлый раз, несмотря на конкуренцию, у тебя получилось просто снайперски.
Надо спросить у соседа, где он ставил жёлтое литьё.
Дай пять. На счастье.
Местное время 8 часов 8 минут.
Ничья.
Забыла, как future indefinite в сослагательном наклонении. По-моему, такого нету. Правда, курсы английского в Мск дёшево, так что шанс есть, шанс есть.
Зато я снова могу курить. Вчера думала, что никогда.
«Winston lights». Вы знаете, синий «Хайлайт» слишком крепкие, слишком крепкие.
Новый год — фигня. Ничего не изменилось, кроме времени суток и марки сигарет. И то, и другое — временно.
А Дед Мороз был без бороды. Он стоял, покачиваясь, и ссал на колеса «Делики». Где борода, — спрашиваю. «В кармане. Если борода, так обязательно, что ли, горбатый9 У меня нормальная осанка... без намека на сколиоз».
Вижу, вижу. Где подарок?
«Нэту».
Вот скотина.
«Отвернись, дура».
В Мск, Спб и ряде других городов полвторого ночи.
В городе В. — 8:30 утра и вид из окна на Босфор Восточный.
«Абакан» на рейде, груженный контейнерами в три яруса. Паром из Славянки — по нему можно сверять атомный Гринвич.
Солнце в больное правое ухо.
Я — дура.
