этому времени полк уже был не тот, который прилетел из Харькова: многие летчики и штурманы погибли, исправных самолетов осталось не более двух десятков.
Восьмого июля во второй половине дня Мироненко возглавил группу и в сопровождении пяти МиГ-3 (это впервые подвернулось счастье, когда наши истребители будут рядом) взял курс на Бобруйск. К сожалению, фашистских самолетов на аэродроме не оказалось, они успели взлететь и встретить нашу группу на подходе к цели. Часть из них связала боем «миги», остальные устремились в атаку на Су-2. Завязался тяжелый воздушный бой.
«Мессеры», пытаясь рассредоточить оборонительный огонь Су-2, атаковали их со всех сторон. Очередную атаку фашистского истребителя штурман командира эскадрильи В. С. Володина встретил длинной пулеметной очередью прямо по кабине, и тот, не выходя из пикирования, отвесно пошел к земле. Немцы стремились разогнать наши самолеты, чтобы бить одиночек, но Мироненко вовремя разгадал их замысел и по радио приказал всем летчикам сомкнуться.
Ведя неравную схватку, «миги» отошли от Су-2, которые остались теперь без прикрытия. Фашисты продолжали наседать. Сбит Александр Деревицкий – до войны это был лучший летчик-инструктор. Один стервятник так увлекся атакой, что проскочил самолет Попова. Сергей мгновенно дал очередь из всех четырех ШКАСов, и тот, объятый пламенем, рухнул вниз. Однако бой продолжался. Многие штурманы уже не вели ответного огня – у них кончились патроны. Отчаянно отбивают атаки Григорий Емельянов, Анатолий Борисов, Иван Малышенко. Наконец-то под самолетами уже своя территория.
Нашим истребителям пришлось еще тяжелее: их осталось три, но в дьявольской карусели они продолжали бой, пытаясь отвлечь от Су-2 на себя больше «мессов». К счастью, гитлеровские истребители прекратили атаки и вышли из боя: то ли у них горючее кончалось, то ли побоялись уходить далеко в глубь нашей территории. Тройка «мигов» сразу подошла к Су-2 и было видно, из какого тяжкого боя вышли ребята: один из них заметно стал отставать – с правой стороны мотора валил черный дым. У оставшихся двух крылья были в пробоинах, а на фюзеляжах трепыхались рваные куски обшивки. Не рискуя бросить товарища, они тоже отстали, пристроились один слева, другой справа и повели его, словно поддерживая под руки раненого друга.
При посадке в конце пробега самолет Мироненко резко рванул влево и, пробежав еще немного, остановился, перекосившись на левую ногу: пробитая в бою покрышка колеса на пробеге изорвалась в клочья. Один за другим садились наши искалеченные самолеты. Ни одного не было без повреждений.
Причина срыва удара по аэродрому выяснилась только после посадки. Кто мог подумать, что несоблюдение правил разговоров по радио при взлете и на маршруте могло привести к таким последствиям? Немецкая радиоразведка сразу воспользовалась нашей оплошностью: вражеские истребители вышли из-под удара и перехватили наши самолеты на маршруте.
Опыт… Какой дорогой ценой приходилось платить за тебя! Если бы была соблюдена строжайшая радиодисциплина, то наши Су-2 нанесли бы эффективный удар – ребята бомбить умели. Но только позже это стало понятно каждому.
За эти дни полк потерял много летного состава. Но еще большие потери были в самолетах. Если срочно не принять мер, то через несколько дней летать будет не на чем.
По приказу командования ВВС 21-й армии 9 июля 45 человек летного и технического состава во главе с комиссаром Алексеем Немтиновым выехали в Харьков за получением самолетов. Сколько радости и в то же время гнетущей тревоги вызвало в полку это событие. Одни, примостившись где попало, наспех писали своим семьям письма, чтобы успеть передать их отъезжающим товарищам. Другие радовались тому, что совсем нежданно-негаданно смогут увидеть свои семьи.
Но у тех, кто уезжал, одновременно с радостью сердца наполнялись жгучей болью: что они скажут женщинам, детям, чьи мужья, отцы, сыновья уже не вернутся домой? Как сообщить им о большом горе? Ведь они не ждут этого разящего удара, верят в жизнь тех, с кем так недавно создавали радость и счастье семьи. Как им сказать об этом?
А говорить придется. И они скажут. Скажут, что в жестоких тяжелых боях уже отдали свои жизни Борис Поздняков и Иван Беспалько, Николай Король и Алексей Борзиленко, Борис Панкратьев и Павел Алексеев, Николай Лещенко и Федор Топольский, Исаак Косой и Иван Савельев, Николай Смолин, Валерий Плотников и Иван Власенко.
На второй день к вечеру команда прибыла в Харьков и сразу на поданных машинах с вокзала направилась на Сумскую 79, где жило большинство семей. Весть об этом мгновенно разнеслась по всем квартирам. Во двор сбежались все, кто в это время был дома. Фронтовики вручили письма близким и родным, которые тут же читали их вслух – себе и соседям. У многих по щекам катились слезы радости: сейчас эти вырванные из ученической тетради листки были для них дороже всего на свете. Со всех сторон сыпались вопросы:
– А почему немец прет, как очумелый?
– Неужели его нельзя остановить?
– А как там мой воюет?
– Товарищ комиссар, а почему Боря ничего не написал?
Ему, наверное, некогда было? – обратилась к Немтинову Валентина Позднякова.
Алексей Николаевич не сразу ответил на нелегкий вопрос. Он некоторое время стоял молча, и это молчание острым ножом полоснуло по сердцу Валентины Павловны.
– Что же вы молчите, товарищ комиссар? – дрожащим, надломленным голосом спросила она. И вдруг в глазах Валентины сверкнул ужас, она в ожидании чего-то страшного отчаянно вскрикнула: – Товарищ комиссар, что случилось с моим Борей?! Говорите же!!!
Сидевшая на руках маленькая дочурка Галя цепко обхватила мамину шею и испуганно смотрела то на нее, то на Алексея Николаевича.
– Валентина Павловна, мне нелегко говорить вам горькую правду, – стараясь сдержать волнение, начал комиссар полка, – но и скрывать не могу… В неравном, тяжелом воздушном бою с фашистскими истребителями Боря погиб. В первый же боевой день полка… В первом же вылете. Двадцать девятого июня. Погиб, как герой, как настоящий комсомольский вожак.
Что еще говорил комиссар – Валентина Павловна не слышала, она как подкошенная упала на землю. Стоявшая рядом Ольга Вендичанская еле успела подхватить плачущую Галочку. Бережно поддерживая под руки, увели подруги Валентину Павловну домой.
Теперь Немтинова окружили плотным кольцом все, кто не получил сегодня писем. Они смотрели на него и с тревогой ожидали чего-то страшного. Алексей Николаевич готовился к этим минутам еще выезжая из Новозыбкова, знал, что они придут, и поэтому старался взять себя в руки. Но теперь, когда начал называть имена погибших, голос его срывался – такое говорить было невыносимо тяжело. Каждое названное комиссаром имя вызывало отчаянный крик, и сейчас излишне было утешать этих женщин.
Немтинов отдал извещение о гибели мужа и Нине Плотниковой. Дрожащими руками Нина взяла небольшой листок бумаги, в котором каждое слово, как капля расплавленного металла, прожигало ее сердце. Дочитав до слова «погиб», она потеряла сознание.
Но нигде не бывает таких неправдоподобных случаев, как на войне. В тот же вечер Немтинова вызвали к телефону из Новозыбкова. Начальник штаба Георгий Михайлович Воронов сообщил, что Валерий Плотников жив и сейчас находится в полку! Это радостное известие сразу передали Нине. Но она, конечно, не поверила, ведь в ее руках была похоронка.
– Вы меня хотите утешить… Не надо этого делать, мне все равно не станет легче, – с трудом говорила она.
Тогда Немтинов еще раз связался с Новозыбковым и к телефону пригласил Плотникова. Нина взяла трубку и вдруг услышала родной голос. Сейчас ей казалось, что Валерий стоит рядом и она не только слышит нежные слова мужа, но и чувствует биение его сердца, тепло его рук. «Он или не он? – проносится в голове Нины. – Он! Живой! Воскресший из мертвых, мой милый Валера!»
От великого счастья она ладонями до боли сжала щеки и расплакалась.
Да, Плотников, можно сказать, с того света вернулся. Третьего июля экипажи, выполнявшие вместе с ним задание, видели, что самолет, в котором был Валерий и штурман Иван Власенко, упал в лес и взорвался. Но они не могли видеть, как в момент удара о землю Плотников был вышвырнут и заброшен на кроны деревьев. При падении он зацепился лямками парашюта за обломившуюся ветку и на ней завис. Долго
