погоня постоянно шла по их следу. Головы убитых выставляли на шестах для устрашения. Но ничто не могло загасить пламя народного гнева. Повсюду гайдуков поддерживали, укрывали и кормили. И так было с давних пор, с того самого времени, как непокорные болгары поднялись против турецкого ига.
Первое письменное свидетельство о болгарских гайдуках относится к 1454 году. В старинной хронике упоминается имя прославленного болгарского воеводы Радича, взятого в плен самим султаном. В ней говорилось: «В то же лето Мехмед II пленил Радича, болгарского воеводу, в Софии».
С тех пор во многих документах встречаются сведения о жизни и подвигах болгарских гайдуков. Султанский фирман от 1565 года предписывал покончить с болгарскими гайдуками. Известно, что в 1638 году был убит свирепый гайдук Чавдар-хан. Но оставался в живых его побратим Страхил-воевода. По приказу Мелек Ахмед-паши его софийский наместник Халил-ага в 1651 году преследовал с несметным войском гайдуков, поскольку их развелось больше, чем зайцев. Из подобных же документов известны и прибежища гайдуков. Такими местами в разное время являлись София, Рила и Пирин, а в 1683 году гайдуки контролировали всю главную военную дорогу от Царьграда до Белграда, от Софии и до Солуна. Это было немаловажно, так как жившие вблизи больших дорог находились под постоянной угрозой. Турки, проезжавшие мимо, могли любого угнать в плен, забить плетьми, обрезать уши каждому, кто пришелся им не по нраву.
В XVIII веке гайдуцкое движение стало поистине всенародным, боролась вся Болгария. Даже женщины шли в гайдуки, и многие из них становились их предводителями, например Береза-воевода, о подвигах которой рассказывали легенды. Гайдуки не только мстили за поруганную честь жен и матерей, но и выступали в защиту порабощенных соотечественников.
Насколько расширилось и какой размах приняло гайдуцкое движение, можно судить по путевым запискам некоего Евлия Челебича. Говоря о «великолепном» городе Петрич, он пишет: «Из-за многочисленных гайдуков неверных, почтенные люди не могут жить в этом городе, поэтому земли не обрабатываются».
Но турки не собирались просто так уступать гайдукам. Напротив, они ужесточили преследование народных мстителей. Многим из них пришлось тогда покинуть болгарскую землю и укрыться в соседней Валахии или перебраться в Бессарабию. Уходили в Сербию и Грецию, где вступали в местные отряды гайдуков и продолжали борьбу.
Дело этих соседних народов было делом и болгар. Многие из них отличились в борьбе совместно с греками против турецкой тирании и были отмечены наградами. Греческий историк Лавадис пишет: «Обильно лилась болгарская кровь вместе с греческой на полях сражений, где получил смертельный удар считавшийся до 1821 года непобедимым турецкий колосс». Против турок в тог год на стороне греков сражалась добровольческая болгарская гайдуцкая дружина под командованием отважного Панката. Тогда же, как сообщают документы, в боях участвовали «Спиро-болгарин из Водена», «Димитр-болгарин из Сереса» и другие гайдуки. По всей Сербии гремели имена болгарских гайдуков братьев Бимбаши. Участвовали гайдуки во французской революции и в корпусе Гарибальди, добровольцами — в армии Кутузова, а позже — генерала Дибича, их видели в рядах повстанческих отрядов Тудора Владимиреску, поднявшего знамя восстания в 1821 году, одновременно с выступлением Александра Ипсиланти. Да и среди тех, кто пошел за «безруким князем», было немало сынов Болгарии. Многих привел в отряды гетеристов прославленный капитан Мамарчев, до этого сражавшийся с турками на стороне русских в войне 1806–1812 годов. О нем написан исторический роман болгарским писателем К. Каляевым, изданный на русском языке.
Примкнул к делу «Фелики Этерия» и гайдук Кирджали.
Двести человек привел с собой он в войско Ипсиланти.
Перед тем как присоединиться к восставшим, Кирджали, собрав своих гайдуков, сказал им: «Братья, вот уже четыре года, как мы делим все опасности и радости борьбы. Но настало время, когда надо принимать решение… ибо пробил час независимости христиан от Турции…» Так гайдук Кирджали стал гетеристом.
Пройдет несколько лет, и Пушкин снова встретится с тем самым М. И. Лексом, от которого впервые услышал о знаменитом гайдуке. С того дня как на глазах поэта Кирджали, закованного в цепи, вывели из острога, усадили на каруцу и повезли, он ничего не знал о нем.
Кирджали выдали тогда туркам по настоянию паши. Для этого полиции пришлось немало потрудиться, и она буквально сбилась с ног, разыскивая укрывшегося на русской территории «разбойника». «Его поймали в доме беглого монаха, вечером, когда он ужинал, сидя в потемках с семью товарищами», — писал Пушкин в точном соответствии с подлинным фактом, как позже установили исследователи. Нетрудно догадаться, откуда поэт узнал об этом. В канцелярию Инзова в связи с делом о поисках гетериста Кирджали и трех его сподвижников поступали донесения от частного полицейского пристава Павлова. Вполне естественно, что сообщения эти обсуждались и в канцелярии, и в доме гражданского губернатора К. А. Катакази, где бывал поэт. Все это подогревало интерес Пушкина к прославленному гайдуку, участнику Гетерии. Наконец представился случай его повидать, но, к сожалению, уже скованного и в окружении солдат. С тех пор образ отважного гайдука жил в памяти. Его имя возникало в набросках стихотворений, поэт даже помышлял было сочинить о нем что-нибудь значительное: сначала задумал поэму и записал несколько первых строк, а потом стал склоняться к тому, чтобы написать небольшую повесть о гайдуке, участнике Гетерии.
Новая встреча с М. И. Лексом, возможно, ускорила осуществление замысла. Когда старые знакомые по Кишиневу разговорились о прошедшем, Пушкин спросил:
— А что ваш приятель Кирджали? Не знаете ли, что с ним сделалось?
В ответ поэт услышал продолжение истории гайдука, которую и поведал нам в своей повести.
«Кирджали, привезенный в Яссы, представлен был паше, который присудил его быть посажену на кол. Казнь отсрочили до какого-то праздника. Покамест заключили его в тюрьму.
Невольника стерегли семеро турок… Между стражами и невольником завелась тесная связь. Однажды Кирджали сказал им: «Братья! час мой близок. Никто своей судьбы не избежит. Скоро я с вами расстанусь. Мне хотелось бы вам оставить что-нибудь на память».
Турки развесили уши.
— Братья, — продолжал Кирджали, — три года тому назад, как я разбойничал с покойным Михайлаки, мы зарыли в степи недалече от Ясс котел с
Турки чуть с ума не сошли. Пошли толки, как им будет найти заветное место? Думали, думали и положили, чтобы Кирджали сам их повел.
Настала ночь. Турки сняли оковы с ног невольника, связали ему руки веревкою и с ним отправились из города в степь…
Они шли долго. Наконец Кирджали остановился близ широкого камня, отмерил двадцать шагов на полдень, топнул и сказал: «Здесь».
Турки распорядились. Четверо вынули свои ятаганы и начали копать землю. Трое остались на страже. Кирджали сел на камень и стал смотреть на их работу.
— Ну что? скоро ли? — спрашивал он, — дорылись ли?
— Нет еще, — отвечали турки и работали так, что пот лил с них градом.
Кирджали стал оказывать нетерпение.
— Экой народ, — говорил он. — И землю-то копать порядочно не умеют. Да у меня дело было бы кончено в две минуты. Дети! развяжите мне руки, дайте ятаган.
Турки призадумались и стали советоваться.
— Что же? (решили они) развяжем ему руки, дадим ятаган. Что за беда? Он один, нас семеро. — И турки развязали ему руки и дали ему ятаган.
Наконец Кирджали был свободен и вооружен. Что-то должен он был почувствовать!.. Он стал проворно копать, сторожа ему помогали… Вдруг он в одного из них вонзил свой ятаган и, оставя булат в его груди, выхватил из-за его пояса два пистолета.
Остальные шесть, увидя Кирджали вооруженного двумя пистолетами, разбежались.
Кирджали ныне разбойничает около Ясс», — говорит Пушкин в конце повести.
