его совершить свое первое преступление. Выкрав две тысячи франков из кассы отца, пятнадцатилетний отрок решил бежать в Америку. Путешествие, однако, сорвалось: не успел он добраться до порта, как оказался без гроша — по дороге его обчистили. Домой же возвращаться побоялся. Началась бродяжническая жизнь, потом служба в армии, откуда он дезертирует.
Первые три месяца тюрьмы он заработал за драку, случившуюся на почве ревности. В тюрьме Видок решил помочь бежать одному несчастному крестьянину, осужденному за кражу хлеба к шести годам. (Заметьте, снова кража хлеба и явно не соответствующее наказание.)
Побег сорвался. За соучастие Видока приговорили к каторге. В цепях его отправили под конвоем в Брест. Он прошел все круги ада, называемого каторгой, неоднократно бежал, за что получил репутацию «короля побегов». Он жил среди отверженных законом, изучал их повадки и нравы, много лет наблюдал жизнь с ее изнанки. Но настал день, и ему надоело быть в положении травимого зверя. И тогда Видок совершает одно из своих необыкновенных перевоплощений. Каторжник решает навсегда приковать себя к галере власти. Видок становится тайным осведомителем. Путь этот приведет его на вершину — он назначается шефом секретной уголовной полиции.
Заняв этот пост, бывший преступник объявляет решительную войну уголовному миру. И он весьма преуспевает в этом. Его успеху способствовали опыт и знания, приобретенные в предыдущие годы, осведомленность о повадках и приемах уголовников.
Только в первые шесть лет ему удалось упрятать за решетку около семнадцати тысяч преступников. Надо ли говорить, сколь богатый опыт приобрел он, подвизаясь в роли вороловителя, какими фактами располагал!
О своих похождениях Видок позже рассказал в знаменитых мемуарах, опубликованных в 1828–1829 годах. Четыре тома самых невероятных приключений читались лучше всякого остросюжетного романа.
На страницах жизнеописания Видока перед читателем возникал, по мнению тогдашнего генерального инспектора тюрем Моро-Кристофа, человек «необычайного ума, неслыханной, дерзновенной смелости, невероятной, неистощимой изобретательности, огромной физической силы и ловкости». Но только этого, согласитесь, совсем недостаточно, чтобы не оказаться за бортом истории. Почему же и сегодня мы вспоминаем о Видоке?
Как полагает современный историк Жан Савен, изучавший биографию Видока и написавший о нем ряд книг, имя Франсуа Видока до сих пор не кануло в Лету только потому, что его личность интриговала и вдохновляла великих писателей. И это действительно так. Мемуары Видока, а также и он сам служили неиссякаемым источником, откуда его современники-литераторы черпали и сюжеты, и образы.
С Видоком были знакомы многие писатели. Долголетние отношения связывали с ним, например, Бальзака. Для него Видок был человеком, который обладал феноменальными талантами. «Был ли когда- нибудь у Бальзака более интересный собеседник?» — спрашивает Жан Савен, напоминая, что великий писатель сравнивал Видока то с Талейраном и Фуше, то с Кромвелем и Маккиавелли. Знакомый Бальзака литератор Леон Гозлан увидел однажды Видока в гостях у писателя и ощутил «странное влияние этой индивидуальности, которая заполняла пространство, где мы находились, своим могущественным ясновидением». По его же словам, когда Бальзак и Видок находились лицом к лицу, ощущался вес не только одной планеты, излучавшей интеллект; здесь несомненно была и другая, которая притягивалась и притягивала.
Литературоведы считают, что Видок послужил прообразом многих героев Бальзака. Чуть ли не пятнадцать из них наделены его чертами. И первый среди них, конечно, титанический образ Вотрена. Помимо этого Бальзак создавал произведения на сюжеты, подсказанные Видоком, получал от него бесценные сведения о мире преступников и махинациях дельцов.
«Если бы у меня было ваше перо, — признавался он Бальзаку, — я написал бы такие произведения, что земля и небо перевернулись бы вверх ногами…» Понимая, что не обладает писательским талантом, Видок щедро предлагал использовать его знания жизни и опыт. «Действительность — вот она, у вашего уха, у вас под рукой», — говорит Видок и рассказывает Бальзаку историю «Общества десяти тысяч», вслед за тем историю Сильвии, которая станет Феодорой из «Шагреневой кожи», знакомит с досье на некоего каторжника Феррагюса. Образы Гобсека и Онорины, кузины Бетты во многом подсказаны были словоохотливым Видоком.
И чего только не дал он Бальзаку! Можно сказать, что Видок поставлял «сырье» для лаборатории писателя, который перерабатывал этот жизненный материал в соответствии со своими замыслами. «Дочь Евы» и «Депутат от Арси», «Отец Горио» и «Красная комната», «Утраченные иллюзии» и «Блеск и нищета куртизанок» — многие страницы этих шедевров родились под воздействием рассказов Видока.
Не раз в «Человеческой комедии» появляется и сам Видок под собственным именем. Но чаще он предстает в иных обличьях. Бальзак заимствует черты его внешнего облика не только для Вотрена, но и для Годиссара и Бьяншона, Бисиу и Дероша, Серизе и Гобсека.
Следы Видока можно отыскать и в творчестве А. Дюма.
Если Бальзак познакомился с Видоком за столом в доме у господина де Берни, королевского прокурора, мужа госпожи де Берни, с которой писателя связывала многолетняя дружба, то А. Дюма встретился с ним в гостиной Бенжамена Аппера. На вилле у этого известного филантропа и писателя, редактора «Журналь де призон» раз в неделю собирались «самые блистательные умы эпохи». Здесь можно было встретить писателей, драматургов, политических деятелей, врачей, адвокатов и т. п. Бывал и Видок, утверждавший, что «добрые дела отмечают каждое мгновение жизни почтенного господина Аппера». Любезный хозяин, не желая оставаться неблагодарным, в свою очередь распинался перед гостем: «Я знаю тысячу штрихов, говорящих о добром сердце Видока, этого замечательного человека».
Завязавшаяся здесь, в доме Аппера, дружба А. Дюма с Видоком породила своего рода сотрудничество. Результаты его воплотились в изрядном числе томов. Среди них «Парижские могикане», «Сальваторе», «Габриель Ламберт».
Обязан Видоку был и Эжен Сю. На основе материалов, предоставленных Видоком, созданы «Парижские тайны». Черпали из этого же источника и другие — Леон Гозлан и Фредерик Сулье, Леон Фоше и Паран-Дюшатле, и даже Жорж Санд, для которой Видок послужил прообразом Тренмора в ее романе «Лелия».
Знал ли Гюго бывшего каторжника Видока?
Ответить на этот вопрос не составляет особого труда. Писатель не только читал мемуары Видока, но, как и многие литераторы, лично был хорошо знаком с ним.
Впервые они встретились в конце двадцатых годов, возможно, в доме того же Аппера, когда Гюго опубликовал повесть «Последний день приговоренного к смерти».
К тому времени некогда всесильный шеф полиции Видок уже находился в отставке и занимался коммерческой деятельностью. Он открыл бумажную фабрику, где вырабатывалась его собственного изобретения бумага с особыми водяными знаками, исключающими подделку векселей. На этой фабрике трудились главным образом бывшие каторжники, те, кто не мог найти себе работу, кого избегали, словно прокаженных. Отношению к освобожденным преступникам Видок посвятит обширный труд, который изучали все юристы того времени. В нем Видок, в частности, писал: «Хотя нам оказывают честь называть нас самым просвещенным народом на земле, мы все еще находимся во власти предрассудков. Из них самым пагубным по своим последствиям, порождающим наибольшее количество преступлений, и, наконец, самым асоциальным является тот, который заставляет отталкивать освобожденных преступников».
Положение отбывшего срок и выпущенного на свободу, по словам Видока, очень похоже на положение должника, который наконец вернул свои долги. Он оплатил свой долг, отбыв наказание, к которому был приговорен. «Отчего же к нему не относятся так же, как к должнику, зачем беспрестанно упрекают в той ошибке или преступлении, которое он совершил? — продолжал Видок. — Отчего его отталкивают так безжалостно? В каких законах, божеских или человеческих, почерпнули люди эти принципы извечного упрека?»
Эти же вопросы волновали, как мы видели, и Гюго. И Видок оказал писателю неоценимую услугу. Вспомним, что и Жан Вальжан, превратившись в господина Мадлена, создает фабрику, где трудятся бывшие каторжники. Правда, мастерские, созданные Жаном Вальжаном, находились около Монтрей-сюр-Мэр, а не близ Монтрей-су-Буа, как у Видока. И производили здесь не бумагу, а так называемое черное стекло. Но это не меняет в сущности дела. Несомненно, писатель воспользовался этим фактом биографии Видока, как до
