положила; играла икрастой ногою на свесе.
Черная ручка с кровавым цветком
Мадемуазель де-Лебрейль, чтобы это прервать, стала взаверть, бросая блеснь черночешуйчатой талии нервно; портьеру рукой подняла; и — лорнировала, восхищаясь: гранаты, пестримые смурыми мушками, стены диванной; и шторы — коричнево-черную гарь, из ковров желто-пепельных, точно курящихся дымом, и скатерть, и вазы оранжевой выблески:
— Вла с'э ля фламм. Ву з'эвэ з'энсандьэ вотр мёбль пар се руж. (Вот так пламя: вы мебель свою подожгли; я — ослепла.)
Друа-Домардэн даже голову вытянул прямо туда, где — два кресла гранатовые, как огнь, распылались на бледно-зелено-желтые тускли, пятнимые еле; в гранатовом кресле орнамент теней; в нем сидит манекен, вероятно: перо утонченное, вскинуто точно над красным креслом; конечно, мадам Тигроватко — художница, так ли?
Черч тенл из кресла взлетел; и перо под драпри протопырилось; а у Друа-Домардэна углом брови сдвинулись в платомимическом жесте, напоминающем руки, соединенные ладонями вверх.
Точно пением «Miserere» пропел этот лоб: а в ответ из диванной, как арфы эоловой вздох!
Вскрик Лебрейль на всю комнату:
— Юн фамм нуар! (Это — черная женщина!)
Из-за портьеры же крокуса красный цветок зажимала, как веточка, тонкая, черная ручка.
Пан Ян, приседая, как будто собравшися прыгнуть — с окрысом, — став красным, и ртом, и зубами, сквозь воздух впивался в Друа-Домардэна; став синим, как труп, Сослепецкий встал; и — тотчас сел. А мадам Тигроватко:
— Сэ рьен: повр фамм; элль а тан суффер. (Нет, пустяки: о, бедняжка, — так много страдала.)
По-русски:
— Она добивается визы во Францию!
Тут же в диванную:
— Мадам Тителева?
Мадам Тителева
И оттуда, где ручка качала цветок, — закивало перо; и явились поля черной шляпы: под ними лица — пятно черное (все завуалено), рот обнаженный и красный, а губы разъехались на меловом подбородочке с пренеприятной гримаскою —
— с тоненьким —
— «Ну?».
Тут Друа-Домардэн, позабывши про пальцы, — с отчаяньем ставки последней до… до… до того, — что —
— с положенной позы рука как сорвется — к губам: дергать, мазаться пальцем о палец! А задержь — вдогонку; кисть сжатая — под подбородок: упала на кресло!
Все — миг!
— Юн приэр[60], — обратилась к нему Тигроватко.
— А во сервис[61], — слишком громко: взволнованно громко!
Ему объясняли: содействие, визу, он может достать, — для мадам; жест — к головке.
Головка в портьере ждала: можно было подумать, что дамочка, тут же присев за портьерой, прилипнув, как кобра, к стволу баобаба, — нацелившись на леопарда, готова — зигзагом: слететь с баобаба.
«Простите, мадам: я забыла о вас; вы зайдете узнать о решении».
Черная дамочка, змейка, протянутая плоскочерным листом, как у кобры, конечности верхней, а не плоскочерными, вытянутыми полями увенчанной черным пером черной шляпы, — не вышла, а вылизнула перед ними: перчатка — до локтя; осиная талия; вовсе безгрудая, вовсе безбокая, — черная вся; потекла; их минуя, на шлейфе (а не на ногах), как змея, на змеящемся кончике хвостика.
Всех поразил под густою вуалью ее подбородочек: бледный, как мел; он — с улыбкой безглазой и злой: ртом глядел, как кусая; перо, утонченно протянутое, точно удочка, дергалось.
Вылизнула из гостиной.
Молчали.
Один Сослепецкий — в переднюю: к ней!
Ну?
А?
Друа-Домардэн?
Вновь построилась корреспонденция носа со щечною впадиной, координируйся с головой: корпус — строился; задержь — окрепла; стиль позы, которою он интонировал, — точно молоссы тяжелые, молотом выбитые: три ударных: —
— дарр! —
— дарр! —
— дарр! —
— вот что есть молосс! Греки древние с ним шли: на бой.
Как прыжком леопардовым, — в дверь!
Сослепецкий, настигнув в передней, увлек в боковой коридор мадам Тителеву: серебро эксельбантов, серебряный сверк эполетов, царапанье шпор Сослепецкого, зыби материи шелковой; и — как барахтанье в шероховатых, коричнево-красных коврах, заглушающих шаг, — в той дыре, куда мороком вляпались пестрые пятна на бронзовом фоне, как шкура боа[62].
Снова вырыв из мрака: тень черной змеи; и — в переднюю снова; за ней — Сослепецкий.
— Я не отпущу вас.
И с синей мантильей в руках, точно вырванной для подаванья, но не подаваемой, отнятой, став серо-синим, — ее умолял:
— Вы — мне скажите… Вы… вы…!
Улыбочка.
— Невероятно!
Пера пируэт.
— Смею я вас уверить, — отдернул мантилью, — что мы не жандармы…
Пятно, — не лицо.
— Политическая группировка и благонадежность, которая интересует полицию, нас не касается; можете нам доверяться; инкогнито смею уверить вас честью военных, работающих с демократией на оборону страны от шантажа и от шпионажа, — инкогнито ваше и лиц, с вами связанных, я сохраню.
Легкий шепот рта: в синее ухо; вскрик, тупо давимый, под горлом.
— Да, да: это — он!
И — юрк: в дверь.
Сослепецкий вернулся в гостиную, где Домардэн им рассказывал —
— осведомлялся, меж прочим, об адресе дамочки; долго записывал: «Тй… тэлэф?… О се нон
