Но часов в десять в канцелярии клуба, где сидел товарищ Федотов, пронзительно зазвенел звонок телефона.
Не успел еще товарищ Федотов принять телефонограмму, все уже знали: вызывают.
Не дожидаясь команды, отряд быстро выстроился в зале, и, как вчера, Роман снова встал на левом фланге.
Вышел товарищ Федотов.
— Ребята, — сказал он озабоченно. — Дошла очередь до нас. Белые у Лигова и продвигаются вперед.
Все молчали.
— Во черт… — тихо вздохнул кто-то.
— Райком снимает заводские дружины на фронт. Наш отряд направляется на охрану, десятками. Первый десяток идет с товарищем Савченко, — он указал на рослого рыжего парня. — К нему назначаются Ивановский, Теркин, Харламов…
Названные десять отошли. Федотов поговорил с Савченко. Тот весело улыбнулся, кивнул головой и откозырял:
— Есть, командир. Пошли, ребята!
Ребята, громыхая прикладами, шумной ватагой потопали за Савченко. Внизу хлопнула дверь, и все стихло.
— Во втором отряде с товарищем Власовым будут…
И Федотов снова прочел список десятка, и каждый отвечал: «Есть».
Через десять минут второй отряд ушел куда-то сменять посты.
Федотов оглядел оставшуюся кучку, взглянул в список и мотнул головой.
— Остается девять человек. Я десятый. Вы пока со мной.
И все бы сошло благополучно, если бы не рябенький парнишка.
— Десять! — крикнул рябенький, беспокойно перебрав глазами оставшихся. — Десять, товарищ Федотов, вы одиннадцатый…
— Как так?
— Да так…
— Ушло двадцать?
— Двадцать…
— Винтовок было тридцать?
— Тридцать, совершенно верно…
— Ну?
— А нас все-таки одиннадцать! — радостно крикнул рябенький и сам удивился.
— В чем дело? Кто лишний?
— Я лишний, — сказал Роман тихо.
— Правильно, совершенно верно! — закричал рябенький. — Он и есть лишний, и винтовка не наша — ишь какой окурок.
Товарищ Федотов нахмурился, тяжело посмотрел на Романа и сказал:
— Пойдем в канцелярию…
В канцелярии Федотов уселся за большим столом и закрыл плотно двери.
Взял карабин от Романа, долго разглядывал его, потом, подняв голову, спросил:
— Где взял, шкет? Отвечай!..
Роману скрывать было нечего, выложил все начистоту: когда, где сперли карабин и за сколько тысяч перекупил его у Васьки.
Товарищ Федотов выслушал внимательно, записал.
— А сколько лет тебе?
— Четырнадцать лет.
— Комсомолец?
— Нет
— А как же ты в отряд норовишь? Больно молод, да еще не комсомолец. Так нельзя.
Роман растерялся, посмотрел на Федотова робко и сказал:
— Товарищ Федотов… возьмите… Я уж…
Но тот не дал докончить, устало махнул рукой.
— Впрочем, можно… Но карабин отберем в казну.
Вылетел из канцелярии Роман красный, радостный…
Хотелось всем сразу рассказать, что товарищ Федотов оставил его в отряде, однако слушателей не нашлось… Ребята снова дремали по углам.
Наступила ночь. Тягостно бежали минуты.
За окном на черном небе бледно ползал луч прожектора, глухо ухали пушки.
Ребята все спали, кто обняв винтовку, кто положив ее под голову. Дружный храп иногда даже заглушал далекий орудийный гул.
Из канцелярии доносился шорох бумаг. Товарищ Федотов жег какие-то списки.
На клочке бумаги в углу была нарисована чья-то рожица. Роман взял вставку и подрисовал к рожице туловище, ноги, ружье… Потом задумался. Долго сидел, что-то соображая, наконец решительно перечеркнул человечка и пониже написал:
«Заявление в комитет молодежи».
Опять перечеркнул и снова:
«Заявление в союз молодежи».
И, уже не отрываясь, быстро написал: «Прошу союз принять меня в комсомол, для того чтобы я мог…»
В канцелярии зазвенел резко звонок телефона, и в тишине голос Федотова коротко прозвучал:
— Хорошо… Выступаем…
Роман сложил начатое заявление и, сунув в карман, стал будить ребят. Все вскакивали сразу и, схватив винтовку, бежали вниз. Только рябенького долго пришлось будить. Он все мычал и не просыпался, а потом быстро открыл глаза, посмотрел на Романа и весело спросил:
— И ты с нами, окурок?
— Факт! — улыбнулся Роман и поправил сползающий с плеча карабин.
