опоздали. В общей суматохе перестрелки они не заметили, как группа Одинцова очутилась на поляне, не видели, как бойцы поднялись на карниз, и спохватились только тогда, когда красные уже поднялись выше их. Одинцов бросил в стрелявших гранату. Она взорвалась, осветив желтоватым пламенем бородатого казака и какие-то диковинные, свежеоструганные слеги, торчащие над входом в пещеру. Потом вслед бойцам стреляли еще. И еще. Но их уже надежно скрыли деревья и большие, поросшие диким виноградом и мхом камни. Одинцову казалось, что группа разбрелась, что до рассвета и думать нечего собирать людей. Но на первой же остановке, когда он опустился на траву перевести дух, к нему подошли двое его товарищей. В темноте кто-то легонько свистнул. Из темноты вышли еще двое. Потом еще один. А когда двинулись дальше, к ним присоединились еще два человека.
– Сколько же нас? – даже не поверил Одинцов.
– С тобой аккурат восемь, – пересчитал людей боец.
– И все целы?
– Вроде никого не зацепило, – ощупав себя, ответили бойцы.
– Где же еще трое? – спросил Одинцов.
– Может, вперед ушли. Может, назад вернулись…
– А может, уже на небе…
– А может, уже у реки нас ждут, – сердито сказал Одинцов. – А мы прохлаждаемся.
Спорить с ним не стали, хотя все отлично понимали, что до реки никто из них не успел бы добраться в на самом лихом скакуне. Пошли на яркую, маячившую над головами звезду и на черный силуэт горной вершины, оставляя ее, как и требовал того командир Пашков, слева. Несколько раз останавливались. Отдыхали. И шли дальше. Во время одной из таких остановок Одинцов вдруг вспомнил:
– А что, хлопцы, когда я гранату шарахнул, кто видел, какие-то там жерди беляки понастроили?
Шесть человек не видели ничего. Седьмой сказал:
– Я тоже припоминаю. А сначала мне показалось, что это в глазах зарябило.
– Нет, это точно. Что-то они там построили.
– А что же это может быть?
– А леший их знает.
– Мне теперь кажется, они навес над пещерой делать хотят. Как будто от дождя хорониться.
– Ну да, чтоб наших там не замочило, – подсказал кто-то.
– А скамеек не видели? – шутя спросил другой. – Опять же чтобы товарищи бойцы могли посидеть и выкурить цигарку.
– А может, понавешают они на те жерди веревок с петлями для товарищей бойцов? – спросил третий.
– Скорее всего, – согласился Одинцов. – Только этих товарищей надо еще взять.
Начало светать. Группа перевалила через гору. Внизу серой лентой в предутренних сумерках показалась река. До нее было далеко, но сверху она казалась почти рядом.
– Поглядывайте по сторонам. Может, и те трое тут где-нибудь, – приказал Одинцов.
Бойцы старательно выполняли эту команду. Смотрели и туда и сюда. Часа через два спустились к воде. Затаились в прибрежных кустах и ждали, не выйдут ли на берег остальные. Но не вышел никто.
– Значит, троих уже потеряли, – сказал Одинцов. – А время идет. И надо спешить. – И он первым вошел в воду.
Глава 16
Поговорив с Мещерским, доктор положил трубку и сел на стул.
– Ну? – нетерпеливо спросила его Женя.
– Будем ждать, – сказал доктор.
– Чего? – не поняла Женя. – У моря погоды?
– Ждать, когда теперь позвонит он.
– А если не позвонит?
– Должен позвонить. Для них тиф страшнее красных, – уверенно сказал доктор и опустил голову на руки.
– А по-моему, ты опять зря тратишь время, – сказала Женя и сбросила с себя одеяло.
– А вот это я тебе делать запрещаю, – категорически сказал доктор.
– Но мне жарко!
– Это и требовалось, – сказал доктор и подошел к постели. Он снова накрыл внучку одеялом и положил свою руку ей на лоб. – Прекрасно.
– Что прекрасно?
– У тебя, моя милая, поднимается жар. Вот что прекрасно, – объяснил доктор, и в этот момент зазвонил телефон. Он звонил требовательно, нетерпеливо. Но доктор не спешил снимать трубку. А когда снял, то заговорил сердитым и очень недовольным голосом человека, которого оторвали от срочных дел.
– Да, да! Я слушаю. Ах, это вы! Да, да. Ах, он у вас! – Потом наступила длинная пауза. А после нее снова возбужденно заговорил доктор: – Не могу дать гарантию. Мне надо его осмотреть. Да. Именно. Осмотреть, и сейчас же.
Жене показалось, что дедушка даже повеселел, хотя лицо его было все таким же хмурым. Но двигаться по комнате он явно стал живее. Он подошел к вешалке, надел свой брезентовый плащ, в котором обычно ездил на вызовы, взял саквояж с лекарствами и направился к выходу. Однако у порога доктор остановился и обернулся к внучке.
– Твой приятель в контрразведке. И они его допрашивают. Какой кошмар! Ведь он почти ребенок… Этот мрачный жандарм с усами и шрамом звонил мне только что. И хочет он того или не хочет, он допустит меня осмотреть твоего приятеля. Но предупреждаю тебя еще раз, Евгения: ты должна играть свою роль до конца. Ты больная. И тяжело больная. Поняла?
– Все поняла, дедушка, – ответила Женя.
– Тогда я пошел. А все, что надо будет делать тебе, я сообщу.
И доктор Прозоров вышел из дома. Через полчаса он уже был в контрразведке. Его не сразу пустили к Мещерскому, но в конце концов провели в тот же кабинет, в котором только что допрашивали Ашота и Сурена. Мещерский был не в духе. И все же он выдавил из себя что-то наподобие улыбки.
– Вы меня обескуражили своим заявлением, – признался он. – Но я еще не сообщил об этом начальнику гарнизона. Если ваше предположение подтвердится, полковник немедленно отправит всех нас на фронт.
– К сожалению, это не предположение. Это уже реальность, – сказал доктор, снимая плащ.
– Но вы еще но осмотрели этих двоих, – хватаясь, как утопающий за соломинку, напомнил контрразведчик.
– Мало шансов, чтобы эта зараза не распространилась на них, – сказал доктор. И тотчас подумал: «Двоих? По почему же двоих? Кто же второй? Ах, да! Женя говорила же мне о каком-то пастухе. Но неужели уже взяли и его? Быстро же, однако, управляются эти мерзавцы…»
– Естественно, они уже изолированы, – сообщил Мещерский. – Вам придется спуститься в подвал.
– Я готов, – сказал доктор.
– Вас проводит подпоручик Геборян, – сказал Мещерский и заглянул Прозорову в глаза.
– Пойдемте, – не обращая внимания на это замечание, сказал доктор.
Подпоручик ждал его. У него все до мелочей уже было согласовано и оговорено с капитаном. Вместе с подпоручиком доктора ждали двое солдат. В руках каждый из них держал по зажженому фонарю.
– Прошу, – сказал подпоручик, пропуская доктора впереди себя.
И все пошли. Один солдат впереди, за ним доктор. Следом подпоручик, а сзади всех снова солдат. У доктора создалось впечатление, что его тоже вели как арестованного. Однако ему ничего не оставалось делать, как подчиниться.
Возле массивной, окованной железом двери подвала тоже стоял часовой. И от этого ощущение, что его ведут под конвоем, усилилось еще больше. Даже подумалось: уж не сыграл ли с ним злую шутку контрразведчик? Заманил – и без лишнего шума за решетку? Возле дверей вся группа остановилась.
– Отпирай! – приказал подпоручик.
Часовой повернул в замке ключ и отодвинул засов.
