Вся Бухара была поднята на ноги, верные адепты в чёрных чалмах, угрожая ножами и палками, методично сгоняли народ на главную дворцовую площадь. Возражения и оправдания не принимались, городская стража бездействовала, стыдливо отводя глаза. В иной ситуации, возможно, вооружённым воинам потребовалось бы не более часа для того, чтобы за шиворот выбросить с хорошо охраняемых улиц весь религиозный сброд. Но приказа не было, их командир исчез, бросив стражников на произвол судьбы, и теперь никто не знал, что делать.
Дворцовая охрана по указу визиря впустила в покои эмира мятежного шейха. Если кто из читателей искренне думает, что на Востоке радостно приветствовали любое разночтение Корана и оголтелой толпой мчались за любым вышедшим из пустыни психованным дервишем, надсадно вопящим, как именно на него снизошло откровение Аллаха, то… Поверьте, вовсе нет.
Во-первых, Мухаммед чётко обозначил себя последним пророком, то есть после него — никого. Ни-ко- го! И любая мысль о новопришедшем посланнике Всевышнего уже по сути своей не просто греховна, но даже преступна. Любой мусульманин с детства впитывает с молоком матери одну из первых заповедей Корана: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его!» Так как после этого истинному правоверному принять свежеиспечённого шейха — ревнителя нового ислама? Правильных ответов, увы, множество…
— Ходжа, почему? — снова и снова горячился я. — Бухара — исламский город в центре исламского мира. Причём город, исторически живущий именно торговлей, а не войной.
— Воистину ты прав, почтеннейший…
— Но получается, что Хайям-Кару была нужна не только покорность Бухары, не только её деньги и торговые связи, он наверняка хотел пополнить пушечным мясом свои ряды. Как я понимаю, в его так называемом войске было полно преданных фанатиков, но явно не хватало профессиональных военных. Людей, умеющих владеть саблей и луком лучше, чем разбираться в разночтениях святых текстов и восхвалять каждый шаг чёрного шейха.
— Воистину, уважаемый, ты словно читаешь по книге сокрытого…
— Тогда почему? Почему все всё знали, все всё понимали, ничего не делали?! Где стихийно сформированные народные дружины? Где праведные муллы, грозно вставшие на пути злодея, провоцирующего раскол исламского мира? Где, в конце концов, народный бунт, бессмысленный и беспощадный?! Это неправильно, это несправедливо, так не должно было быть!
— Воистину, — ещё раз кивнул Насреддин, помешивая половником шурпу, не отходя от плиты. — Всё, что ты сказал, правильно. Твои мысли чисты, а слова полны глубокого смысла. Жаль, что тебя там не было, возможно, эта история вершилась бы иначе, а так… Восток — дело тонкое…
Ох, да кто бы сомневался! Я демонстративно ушёл с кухни приводить в порядок свои записи. Домулло, как всегда, преспокойно продолжил кухарничать в одиночестве, с неизменной улыбкой на лице и длинными узбекскими песнями о караванах, верблюдах, песках, пустынях и прохладных оазисах глаз возлюбленной.
Шурпа была готова уже через полчаса. За это время я как раз успел набело переписать рассказ о том, что тогда происходило на площади. Попробуйте и вы в цвете представить происходящее…
Высокий дворец властителя Бухары заполнен сумрачными адептами чёрного шейха. Дворцовая стража уныло топчется на площади, занимаясь явно не своим делом — ограждая большой помост, покрытый коврами, от напирающих толп народа.
Раньше этим занимались воины Шехмета, теперь эта работа легла на плечи растолстевших бородачей, привыкших лишь вышагивать на торжественных выходах и чинно стоять у дверей эмира, стараясь, чтобы никто не услышал их храпа и не турнул взашей с непыльной службы. За стражниками стояли дворцовые трубадуры и барабанщики, их специфичная музыка однообразно и нудно настраивала публику на серьёзный лад.
Всё-таки, как ни верти, а дело сводилось, как минимум, к дворцовому перевороту. Ну а как максимум, к государственной смене религиозных воззрений и политического курса правящей партии. Такие события — отнюдь не рядовое происшествие, а посему даже силой пригнанные люди хоть и бухтели про себя тихие восточные проклятия, но уходить уже не хотели…
— О жители благородной Бухары! — громко возопил штатный глашатай, прикладывая ладонь ко рту на манер рупора. — Слушайте, слушайте, слушайте! Пока наш великий эмир лежит в постели с приступом насморка, его верный визирь будет говорить с его народом. Слушайте, слушайте, слушайте! Ибо слова великого визиря никогда не звучат дважды! Славьте же доброту визиря Шарияха ай Сули-Сули, благодарите за него Всевышнего, и само небо благословит вас, о жители благородной Бухары!
Вот после примерно такого рекламного вступления второе лицо государства решилось наконец-то явить свою бледную и перепуганную физиономию народу. Его речь была, мягко говоря, невпечатляющей…
— Хайям-Кар очень хороший. Он знает истину. Как-то вот так… Слушайте и повинуйтесь ему.
— И что, типа всё, что ли? — резво спросил голубоглазый верзила в платье простого кузнеца из передних рядов. Близстоящие люди поддержали его согласным ропотом.
— А я не знаю… — сразу сдал задним господин Шариях. — Великий шейх сам вам всё расскажет!
Народ примолк. Нет, естественно, все уже не раз слышали об идеях и доктринах, выдвигаемых новоявленным пророком из пустыни, но ведь всегда интересно послушать это от первого лица. Вдруг что новое скажет? Появившийся в окружении самых преданных адептов чёрный шейх ничего нового не сказал. По крайней мере, для Оболенского. Рослый россиянин давно наслушался подобных речей от рвущихся к власти депутатов и финансируемых из-за рубежа религиозных деятелей.
— О жители благородной Бухары, я пришёл к вам, как приходит отец в дом детей своих! Я несу вам свет истины, избавления и утешения. — Поднаторевший в искусстве ораторствования Хайям-Кар начал с высокой патетики, после чего логично перешёл к огульным обвинениям. — Ибо мне стало ведомо, что вы погрязли во грехе, не чтите священный Коран, водите торговлю с иноверцами, даёте в своём городе пристанище и кров немусульманам! Да падёт гнев Аллаха на ваши неразумные головы, да покарает Он изменников шариата, да не простит Он слушавших, но неслышащих!
А видя, какое впечатление производят его грозные слова, и памятуя о правилах хорошего тона для гостей, намеренных стать хозяевами в чужом доме, закончил оптимистической нотой:
— Но не бойтесь, ибо Всемилостивый Аллах ниспослал мне истину и повелел донести её вам! Каждый, кто стоит сегодня на площади, будет спасён мною! Я лишь смиренный слуга нашего небесного Правителя, избранный им для обновления веры, очищения её от скверны и указания пути сомневающимся… Свидетельствую, что все гурии рая ждут того, кто последует за мной!
— Насчёт гурий-то не загибай, девственниц всегда на всех не хватает! — выкрикнул было бывший помощник прокурора, но его голос утонул в воодушевлённом рёве верных приверженцев чёрного шейха.
Коренные бухарцы, тоже навидавшиеся всякого, разумно помалкивали, но на фоне их молчания вопли адептов звучали как голос самого народа. Специально подготовленные «квакеры», рассыпавшиеся по разным углам площади, радостно загалдели:
— Как он сказал, правоверные? Как просто и доходчиво всё нам объяснил!
— Я уверовал!
— Воистину, устами великого Хайям-Кара вещает сам Создатель миров! Возьми мою жизнь, о чёрный шейх, и сделай меня щитом ислама!
— И мою жизнь возьми!
— И мою!
— И наши жизни, правда же, мусульмане?!
Оболенский, по роду своей деятельности разбиравший в Москве дела сектантов и аферистов, вербующих новые души, вынужденно признал, что методы гипнотического воздействия на публику практически не изменились. Не хватало лишь традиционного «чуда», но вместо него новый пророк решил объявить первую показательную казнь ослушников шариата…
Люди примолкли. Вопреки распространённому заблуждению, казнь людей в Средние века не всегда являлась примитивным развлечением черни. Чаще это была целенаправленная акция запугивания. Причём
