набегут, так ты лютую смерть примешь, тута небось саблею не отмашешься. Энти мигранты ить человека рвут бесчинно, и сами вечно голодны, и с нами не поделятся, даже пальчика погрызть не оставят!
— Сколько ни живи, а помирать всё равно придётс… — начал было я, но второй завопил так, что мне пришлось заткнуться со своими пофигистическими взглядами.
— Офонарел, хорунжий?! Всё б ему помирать! А ну как те кобели горбатые и нас вниманием не помилуют? Мы ить связаны, а им всё одно в добычу!
— Ваши предложения? — прокашлялся я. Умирать и близко не хотелось, так, поты…
— Айда с нами в могилу!
— Куда?!
Упыри бодро вскочили на ноги, упали, вскочили ещё раз и ещё раз упали (неудобно же, когда связаны спиной к спине), а затем с руганью и причитаниями кое-как навалились лбами на каменную плиту, сдвигая её в сторону. К моему немалому удивлению, из-под земли бил слабый свет…
— Интересное дело-о, — задумчиво протянул я. — Стало быть, у вас там подземный мир, затерянная цивилизация, зона перехода миров и слияния вселенных, куда обычному человеку вход воспрещён, ибо Платон, великий мыслитель, учит нас не доверять непро…
— Верёвки разруби! Апосля и философствуй, ирод!
Вой стал насыщенней и громче, в нём отчётливо слышались скрежещущие звуки смыкающихся клыков и липкое захлёбывание голодной слюной.
Один взмах клинка — и лысые ринулись на свободу! То есть резко сдвинули плиту и поочерёдно сиганули в широкую щель.
Я на мгновение замешкался, да и кто бы не притормозил на моём месте — как можно очертя голову прыгать неизвестно куда, в разверстую пасть могилы, за двумя отпетыми кровопийцами, искренне гордящимися тем, что они простонародные упыри?!
В тот же миг отточенная сталь выскользнула из ножен. Я обернулся даже не на шорох (тварь подкралась совершенно бесшумно), а скорее на едва уловимое движение воздуха. Батюшкина сабля в моей руке взметнулась над головой ещё до того, как я полностью увидел, кого рассекаю едва ли не напополам! Ох и жуткое это оказалось существо…
Василий Дмитриевич был прав, мы, Иловайские, труса не праздновали никогда. Я не любил военную службу, но по необходимости рубился, стрелял и джигитовал не хуже любого казака в полку. Потому и второму нападавшему смахнул с плеч башку, не задавая вопросов и не впадая в сентиментальности.
Война так война! Третья тварь успела сдержать порыв и злобно зашипела что-то нечленораздельное…
— Надеюсь, после твоего рождения папа кастрировал себя сам, не дожидаясь решения суда? — больше утвердительно, чем вопросительно заявил я этому самому чумчаре.
Прозвание подходило, в нашем русском пантеоне сказочной нечисти такие уроды не попадались. Горбат, сутул, волосы висят грязными лохмами, глаза круглые, рот до ушей, носа вообще нет, а руки длинные и с загнутыми острыми когтями. Наверняка повивальную бабку просто в обморок бросило, а оно, пользуясь моментом, и уползло…
Спереди, сзади, справа и слева раздался нарастающий топот, — видимо, лысые не врали, говоря, что эти пакостники охотятся кучей. Чуя близкое подкрепление, тварь бросилась мне на грудь! Ну и напоролась, естественно…
Я стряхнул её с клинка прямым ударом кулака в лоб и, не мешкая, нырнул в могилу. Каменный свод над моей головой встал на место, и торжествующий вой нападавших мгновенно сменился на разочарованно-озлобленный. А потом раздалось удовлетворённое чавканье, хотя, может, мне это просто и показалось…
Двое упырей деловито отряхнулись и кивнули в мою сторону уже как старому знакомому.
В могиле оказалось довольно уютно. Впрочем, наверное, это и не могила была вовсе, а довольно чистенькая узкая глинобитная комнатка с глухими стенами и широкими ступенями, ведущими куда-то вниз, к свету. Странно звучит, да что ж поделаешь, коли так оно и было…
— Так ты чё, казачок, точно с нами?
— Любопытство — двигатель прогресса! — наукоёмко ответил я, демонстративно вытирая клинок об их рваные одежды. Намёк был понят. Если в их головах и зрели нехорошие мыслишки на предмет ужина мною (хорунжий в собственном соку), то теперь мужички передумали резко и надолго.
Но, как оказалось, всё-таки не навсегда…
— И чё нам к Хозяйке сразу казачка вести, она ить не поделится, а добыча наша. Наша, мы нашли, нам половина!
— Тихо ты, пеньком стукнутый, услышит ещё… А сабля у него вона сам видел какая: разок махнёт — и лови твою башку за уши, пока она по ступенькам прыгает…
— А чё делать-то, чё делать? Может, рискнём, да и завернём ему шею набекрень, нас-то двое, а он один. Небось управимся?
— Он троих горбатых в единую минуту завалил, да ещё и обхамил без стеснения! Время выждать надобно, тогда и завалим со всей гарантией…
Лично я делал вид, что не слышу. И вовсе не потому, что все мы, Иловайские, такие уж хитромудрые, просто казачий менталитет рекомендует беречь нервы, а значит, просто не замечать проблемы в упор, пока она не встанет во весь рост и не скажет: «Покусаю!»
Ну, положим, поубивал бы я их сейчас непонятно где, на спуске неизвестно куда, в таинственное подземелье, и что толку? Плёлся бы дальше один, а так хоть с какой-никакой, а компанией.
Мне как-то не сразу вспомнилось, что, по сути дела, иду я куда-то вниз с двумя изменническими упырями, коня потерял, к генералу Чернышеву не добрался, а значит, дядюшкин приказ не выполнил. За что меня никто по головке не погладит, ибо государева армия есть мероприятие серьёзное, легкомыслия да баловства не прощающее…
— Куда спускаемся, душегубцы?
— Куда-куда, в оборотный мир, ужо недалёко, поди, осталось.
— А что там? — продолжал любопытствовать я.
— Такая ж жизнь, как и наверху, тока без свету божьего, — не оборачиваясь, пояснили лысые. — Ты энто, главное дело, за нас держись да железкой своей острою не маши где ни попадя. А коли Хозяйке глянешься, так ещё и барышу огребёшь безмерно…
— Огребать — это мы привычные, — сам себе под нос буркнул я, так как действительно имел в этом плане большой и печальный опыт. — А что она за человек, эта ваша Хозяйка?
— Да кто ж тебе сказал, что она человек, — хихикнули упыри, и свет, идущий снизу, стал заметно ярче. Вроде бы даже потеплело, по крайней мере, моя голова под форменной папахой явно взопрела.
Интересно, а какая она из себя, эта Хозяйка? Как упыри или посимпатичнее? И зачем ей понадобился мой конь, куда под землёй скакать, по пещерам разве что… Ладно, дойдём, всё увидим, какой смысл лишние вопросы задавать.
Я переключился и даже успел подумать о себе отстранённо, в третьем лице. Например, почему этот молодой человек так спокоен? Неужели ему совсем, ни капельки не страшно? Страшно, конечно, но только не смерти безвременной, не могильных ужасов и не пугающей неизвестности, а как раз того, что я преотличнейше знаю.
Дядя! Вот кого стоило бояться всерьёз. И не порки нагайкой (было, пережил), не угроз забрить в солдаты (он казака ни за что в пехоту не отдаст!), а просто… Ему будет очень стыдно за меня перед станичниками, и судить старики будут именно его! Как же, он старший, он атаман, он всему полку за батьку, а собственного племяша на ум-разум наставить не смог…
Но, может, Прохор, наверняка до сих пор разыскивающий меня повсюду, набредёт на кладбище на три порубанных тела и доложит, что я хотя бы героически защищался?
— Поди, чумчары своих мертвецов и схарчили ужо…
— А то! Они ить всё жрут, что кровью пахнет. Да и то, ежели вдуматься, чё ж свежей убоине пропадать?
Хм… Получается, что я всё одно по пояс в навозе и следов моих подвигов попросту нет, их съели.
