во дворе испуганно заскулили…
– Стерва, стерва негодная-а-а! – дребезжащим фальцетом завизжал аптекарь, пытаясь стереть Хозяйкиным полотенцем жгучую жидкость.
Я вновь вскинул пистолет, и на щелчок курка зверь метнулся обратно в окно, но не успел – грохнувший выстрел заполнил помещение дымом и пороховой гарью! Когда всё рассеялось, гиены на подоконнике уже не было…
– Я попал в него, я попал!
– О да, ты попал, Иловайский, ты даже сам ещё не понял, как ты попал! – едва не задыхаясь от ярости, прорычала АБСОЛЮТНО голая Катенька.
В своём воодушевлённом энтузиазме я как-то не сразу понял, что Анатоль Францевич рухнул вниз, с мордой, обмотанной её полотенцем, тем самым, в котором она вышла из какого-то душа. В смысле из бани, наверное, но не это важно…
– Я тебя убью, – со слезами в голосе зачем-то пообещала Катя, хотя я честно зажмурился и на ощупь пытался удрать. Это удалось мне не сразу, ушибся лбом, отбил о косяк мизинец левой ноги, но глаз не открыл: себе дороже. Поверьте…
Я скатился вниз по лестнице, на ходу взводя курок второго пистолета, но, увы, ожидаемого мёртвого тела нигде на мостовой не обнаружилось. Только кровавые пятна, брошенное полотенце и три-четыре отпечатка лап, уже размазанные и удаляющиеся в направлении площади. Хреново и обидно, не знаю, чего больше…
– Уф, загонял ты нас, хорунжий. – Из-за угла едва ли не выползли умотанные в хлам Моня и Шлёма. Видок у ребят был как у скаковых лошадей, пришедших на финиш первыми, но так и не понявшими – зачем бежали? Им-то чего с этого?! А ничего, кроме физы в пене и задницы в мыле…
– Парни, куда аптекарь ушёл?
– Удрал на всех четырёх в образе человечьем! – отдышавшись, доложили упыри. – Видать, наверх ломанулся, в Оборотном городе ему теперя жизни нет!
– Его надо догнать! Где моя метла, не видели? – в порыве охотничьего азарта вскричал я.
– Ретивый у нас казачок, – подумав, заявил Шлёма. – Один раз у ведьмы метёлку одолжил, не познакомившись даже, и уже его она! Метёлка в смысле. Хотя, может, ведьмочка тоже, да тока Хозяйка заревнует…
– Кто? – не поверил я и тут же словил по башке выброшенным из окна помелом.
– Благодарствую, – только и успел порадоваться я, как из того же окна посыпались на мою бедную голову: два тяжеленных фолианта, заварочный чайник, табурет, подушка, флакон с духами, три помидора подряд, одна тарелка и красная туфелька с острым каблуком! Только успевай отскакивать…
– Я убью тебя, Иловайски-и-ий! – За подоконником мелькали мокрые Катины волосы и обнажённое круглое плечико.
– Эта точно убьёт, – предупредили Моня и Шлёма. – Валил бы ты отсель, хорунжий. Метла вывезет, гони по той же трубе, а мы прикроем!
Я даже не успел пожелать им удачи, как выпавший маленький книжный шкаф с треском накрыл Моню по маковку. Да, такая женщина в гневе просто неуправляема. Кстати, фигура у неё обалденная, надо будет непременно жениться! При случае, если повезёт и доживу, что не факт, но вдруг, мало ли…
– Держитесь, братцы! – совершенно не к месту прокричал я, ибо какие ж они мне братцы, коли упыри и кровопийцы?! А-а, неважно, единым махом прыгнув на задрожавшую от предвкушения погони метлу, я дал шпоры. Фигурально выражаясь… – До чего же любо!
Помело, словно норовистый арабский жеребец моего дядюшки (скотина, каких поискать, но я привык), споро несло меня, не спрашивая направления и не размениваясь на указания скорости, не заботясь о моём удобстве, не задумываясь о важности всего предприятия и ничего не предпринимая для ускорения всего процесса…
А смысл? Ну влечёт меня куда-то волей рока, так надо лишь поверить, что всё это в «руце Божьей», и дело с концом! Кто я такой, чтоб спорить с Божьим провидением?! Да никто! Вот и не спорю, а скромненько иду туда, куда ведёт меня неумолимая казачья судьба, настроенная на то, чтоб всегда подбрасывать детям своим самые неожиданные испытания и искушения.
В знакомую металлическую трубу я влетел практически с разбегу, распластавшись вдоль древка, как пиявка. Не особо элегантно, согласен, зато действенно и башку ни обо что не расшиб. Мелочь, а приятно! Как я вылетел наверх, уже и сам не помню, просто свежий предрассветный воздух ударил в лицо, и метла рухнула наземь, в единый миг растеряв все свои магические способности. Но худшая неприятность была в том, что на выходе меня ждали…
– Стоять, хорунжий!
Вытянутая лапа серой гиены цапнула древко метлы, резко наклонив его вниз. Естественно, что я не удержался, кувырком вылетев в мокрую траву, не успев даже понять, как угодил в столь явную, детскую засаду. Злобный хохот аптекаря, под хруст преломляемого помела, вновь взвился к самым небесам:
– Ты меня из Оборотного города выгнал, но и тебе не жить, казачок! Вот и посчитаемся за всё…
Я вскочил на колени, шаря в мокрой траве в поисках второго пистолета. По закону подлости разряженный так и оставался за поясом. Ага! Найдя второй в ямке от коровьего копыта, я взвёл курок. В предрассветной дымке уродливая фигура зверя казалась выкованной из серебра, на правом боку гиены дымилась чёрная дыра, моя первая пуля нашла цель. А вот вторая…
– Порох отсырел… – опешил я.
Да не то что отсырел, а наверняка промок насквозь, пока меня катало по такой-то обильной росе.
Дважды раздался пустой, словно бы виноватый щелчок. Я попробовал ещё раз – увы, всё безрезультатно, а лишнего времени на перезарядку никто мне давать не собирался. Пришлось браться за бебут.
– Кинжалом меня резать будешь? – явственно кривясь от боли, но всё ещё самодовольно начал Анатоль Францевич, двигаясь по кругу. – Не выйдет, хорунжий, оборотня так легко не убьёшь…
– Я всё-таки попробую.
– Попробуй, попробуй.
Его прыжок в мою сторону был стремительным, как кавалерийская атака, и, не будь он ранен, моё повествование можно было бы здесь и закончить. А так я увернулся, хоть и не в полной мере, ещё раз рухнув в траву. Зацепить аптекаря на ответном взмахе не получилось…
– Как думаешь, кто быстрее устанет, человек или зверь? – лающе хихикнула гиена.
Вопрос чисто риторический.
– Зачем всё это? Вы ведь не оборотень по природе, иначе народ догадался бы. У вас вроде всё было – приличная работа, уважение соседей, в чём смысл всего?!
– Думаешь заговорить меня, протянуть время, а потом вдруг случится чудо и из-за леса выедут ваши казаки? Не случится ничего, я просто убью тебя. Как чумчару, пастушка и беса…
Я медленно отступал ближе к деревьям, если уж драться, так не в чистом поле, а прячась за стволами сосен и берёз.
Зверь бесшумно шёл за мной, не отставая ни на шаг.
– Но в одном ты прав, Иловайский: у меня всё – было! Именно так, было. В прошлом. Я действительно нашёл этого щенка…
– Украли?
– Украл, – охотно согласился он. – Давно хотел попробовать чего-нибудь экзотического, человечина приедается за столько-то лет. Вытащил из клетки у бродячих цыган, сунул за пазуху, а этот зверёныш укусил меня за палец. Едва не отгрыз, челюсти у гиен страшные… Я размозжил ему башку о дерево и напился свежей крови, а через несколько дней почувствовал в себе пробуждение силы. Это было страшно и завораживающе…
– Вот эта история больше похожа на правду. – Я упёрся спиной в раздвоенный ствол и понял, что отступать больше некуда.
– О, я не испытывал страха! Более того, я подошёл к своему обращению очень разумно, сам сажал себя на цепь, чуя приближение приступа, сам учился контролировать себя, не позволяя инстинкту животного захватить мой разум, пока не понял, что готов.
