Ох и много народу сегодня хмельными полягут… А и не поднять с того хмелю смертного ни мужичка, ни бабы… Эхма, судьба наша расейская!
– Не робей, братва! За друганов идем разбор чинить! Небось не ведает государь ни ухом ни рылом, какой беспредел от его имени по стране прет!
– Г’аждане, надо изб’ать делегатов! Опыт замо’ских ст’ан учит нас, что узу’паторы доб’овольно не отдадут нажитого на’одным го’бом… По’а п’извать их к ответу! Ми’ные пе’егово’ы ни к чему не п’иведут… Мы пойдем д’угим путем!
– Долой! Всех долой! И царя, и бояр, и попов, и… участкового тоже долой! Бога – долой, всю власть долой! Сами своей головой жить будем… Все общее, все народное, все наше!
Разъезды царских стрельцов не то что нам не мешали, а, наоборот, облегченно вздохнув, строились в колонны и дружно маршировали рядом. Как люди военные, они предпочитали не лозунги, а песни:
Таким образом, наше шествие здорово походило то ли на восстание, то ли на гулянье, но в обоих случаях – всенародное… На Гороховом подворье нас встретили наглухо запертые ворота и грозные жерла пушек.
– Фома, – я поманил к себе Еремеева, – принимай командование. Окружить весь двор по периметру тройной цепью стрельцов. Будете сдерживать нездоровый энтузиазм трудового народа. Провокаторов и подстрекателей не лови, завязнешь в уличных беспорядках. Лучше примечай, кто проявлял тараканью активность, потом вызовем в отделение, побеседуем…
– Исполню, как велено, – сурово пообещал он. – А ты что, неужто так в одиночку на царя и пойдешь?
– Не на царя, а к царю, – наставительно поправил я. – Мы быстренько переговорим, и никаких проблем не будет.
– Бедовый ты человек, Никита Иванович… Поверь, зимой к медведю легче войти, чем к Гороху во гневе!
– А куда деваться, долг велит, служба требует… Ты, главное, проследи, чтоб народные массы не ринулись вслед за мной рушить «весь мир насилья», ничем хорошим это не кончится.
Потом были долгие споры с двумя лихими воеводами, чьи стрельцы охраняли ворота. Один считал нужным поставить меня «пред очи государевы», другой уперся – «ни в жисть не пущать»! Кончилось тем, что Баба Яга сотворила в заборе калиточку, сквозь которую мы и попали на царский двор. Вооруженные до зубов бояре набросились на нас мятущейся толпой, и если бы не многоопытный Кашкин – историю лукошкинского отделения можно бы и закончить… Нас отконвоировали в государевы палаты с таким «почетом», что и сам Кощей бы обзавидовался. Со всех сторон стволы, клинки, топоры, копья, безумные глаза и оскаленные в злорадных улыбках зубы. Втолкнули в небольшой зал для дипломатических бесед и оставили одних. Правда, ненадолго. Прежде чем мы сумели запаниковать, с той стороны дверей раздался раздраженный голос:
– Я вам кто – царь али дите неразумное?! Подите прочь! Я на милицию в одиночестве гневаться изволю…
Горох вошел довольный, улыбающийся. Самолично прикрыл двери и без предисловий пожал мне руку:
– Спасибо, что заглянул, Никита Иванович. Совсем у меня бояре из ума выжили… Весь терем гудит! Черт же меня дернул в прошлый раз дать им полномочия…
– Да уж, перестарались! Там за забором едва ли не половина города бухтит… социалистическую революцию устраивают!
– Видел, видел… – виновато поморщился Горох, – моя вина, недоглядел, не проверил. Народ у нас незлой, сердце у людей отходчивое… Сегодня пошумят – завтра покаются. Ну кто ж знал, что бояре Пашку Псурова призовут?!
– Вы меня познакомьте потом с этим индивидуумом, я хоть буду знать, кто здесь является пародией на закон и справедливость. А сейчас, сделайте одолжение, попросите граждан разойтись! У меня и без их гулянок отделение делами перегружено…
– Ну уж нет, участковый! Сначала ты мне о чертежах расскажи… Где был, что видел, куда следствие продвинулось?
– Какое следствие?! – взвыл я. – У вас же там бунт на носу!
– Чушь не мели! – строго прикрикнул царь. – Я-то, чай, свой народ получше тебя знаю… Пущай покричат, кулаками помашут, пар выпустят – невелика беда. Люди в мятежах свою значимость глубже понимают, друг за друга крепче стоят, а в результате и власть твердую вдвойне уважают. Дай народу побеситься, не вредничай…
– Ну-у, если вы с такой позиции…
– А ты, добрый молодец, вон тот шкафчик в уголке распахни! – Горох переключил внимание на нашего Митяя. – Во-во! Штоф зелененький бери, ага, тот, что побольше. И стопочки четыре к нему. Да там еще внизу пряники, изюм и вроде халва оставалась. Накрывай для нас с участковым да Бабе Яге наполнить не забудь, опосля чего и себя не обидь! Дозволяю…
Я окончательно перестаю его понимать. Взаимоотношения народонаселения и государственной власти в Лукошкине навсегда останутся для меня тайной за семью печатями. Вино у царя было хорошее… После второй я обстоятельно обсказал все произошедшее, начиная от убийства дворника и кончая разгромом бандитского трактира на Кобылинском тракте. Яга и Митька внесли свои поправки и пояснения. Митяй, в частности, покаялся за «допрос» девиц, приближенных к государю, а бабка зачем-то предложила заняться Ксюхой всерьез. В смысле сделать умницей-разумницей…
– Вижу, дело вы ведете верно, в направлении нужном. Как и обещал – препятствий в исполнении чинить не буду, а даже где и посодействую, – с самым генеральским видом закрутил усы царь Горох. – Вот тока обещай мне, Никита Иваныч, что ты моих бояр носом в лужу ткнешь! Пущай на своей шкуре узнают, каков хлеб милицейский… Я их бранить не могу, слово нарушу, но ты – другое дело! Найди покражу, дай мне повод кой-кому при всех в бороду плюнуть… образно.
– По рукам, – согласился я, – но сейчас вы выйдете к народу. Времени – без десяти двенадцать, в двенадцать истечение срока. Отмените приказ двух идиотов!
– Отменить не могу, – буркнул надежа-государь, но, глядя на наши вытянувшиеся лица, смилостивился: – Могу подправить…
Ровно в двенадцать, вместе с боем колоколов, на ворота собственного двора взобрался сам царь. Горох обвел взглядом притихшую толпу и громогласно объявил:
– Слово царское нерушимо! А только слуги мои верные с усталости великой да в рвении похвальном все сроки поперепутали. Не сегодня пополудни ослушников брать будут, а через три дня! Все ли слышали, православные?! Через три дня! А до той поры гоните Фильку да Пашку взашей! Такова моя царская воля… Я вам – отец, вы мне – дети!
От восторженного рева убежденных монархистов голуби взлетели с теплых крыш. Я никогда не видел, чтобы одному человеку за такую короткую речь устраивали столь длительную овацию.
– Митя, поворачивай в отделение, у нас дела…
Граждане расходились от царского терема с песнями и плясками. Народ с истинно русским фатализмом праздновал трехдневную отсрочку, а там на «авось»… Либо участковый воров изловит, либо Пашку Псурова кондрашка хватит, либо государь, храни его Господь, еще поблажку даст! Лично для меня все это значило только одно – Горох очень обеспокоен пропажей чертежей, и я должен максимально ускорить их поиски. Каким образом? Никто не знает… а я сам тем более!
Уже когда мы сели за стол, когда закончили с обедом, я наконец смог толком рассказать Бабе Яге все, что удалось выяснить за ночной рейд. Старуха слушала очень внимательно, ни разу не перебив.
– Так, значит, гнездо злодейское мы прикрыли?
– Да, Еремеев должен был отправить туда большой наряд, собрать все краденое и опечатать здание. Задержанных уголовников уже отправили в тюрьму, для следствия их информация интересов не представляет.
– Что ж… Поганов этот по заслугам получил, глянула я мельком… Да ты и сам знаешь, ядом травленный, как и Николай Сухарев. А ить мы уже не свидетеля, подозреваемого теряем! Надо бы девку ту беглую
