– Щас! – Наш младший сотрудник почему-то начал закатывать рукава, и я вовремя спохватился:
– Тьфу, зараза! Как в голливудском боевике каком-то, ёлки-палки… Мы в России, в Лукошкине, у нас здесь всё по-другому. Значит, так, гражданин Алекс Борр, вы обвиняетесь в изготовлении и хранении ядовитых веществ с последующим использованием их посредством отравляющих яблок.
Горох удовлетворённо крякнул и торжествующе указал пальцем на тарелку с зелёными и красными яблоками, стоящую в углу подоконника.
– Это… самое глупое, бессмысленное и нелепое обвинение из всего, что я когда-либо слышал! – взорвался пойманный дипломат. – Где свидетели?! Где доказательства?
– Я – свидетель. Не далее как сегодняшней ночью я проезжал под вашим окном на своей сивой кобыле и отчётливо видел, как вы смешивали порошки в миске и окунали туда яблоки.
– Это грязная ложь! Моё окно находится на третьем этаже, и никакая лошадь на свете не сможет…
– У милиции свои секреты, – широко улыбнулся я. – Наши лошади могут всё, впрочем, в качестве экспертизы вам будет предоставлена возможность в этом убедиться.
– Всё равно, – упёрся австриец. – Я тоже знаю законы: у вас больше нет свидетелей, а ваше показание против моего ничего не доказывает.
– Правильно, поэтому мы и явились сюда с понятыми, чтобы при массовом скоплении народа произвести независимый следственный эксперимент. Съешьте яблоко!
– Что?! Вас ист дас?!! – Наглый Алекс Борр разом прикинулся совершенно ничего не понимающим иностранцем. Мы развели руками…
– А хотите, я его стукну? – предложил царь, и в принципе никто не был против. Кроме меня и лихорадочно ёрзающего по кровати дипломата.
– Стукнутый он нам не поможет. – Я шагнул к окошку и взял яблоки. – Вот и отлично, ровно четыре штуки, всё-таки выбор. С какого предпочтёте начать?
– Вы не имеете права! Я буду жаловаться! Может, у меня от яблок изжога?!
– А-а, так вы их у себя в качестве икебаны держите? Хорошо, мы не будем заставлять вас съесть сразу все, просто понадкусите. Если с вами ничего не случится – значит, Бога нет и я, как работник милиции, не прав.
– Я не хочу… Вы меня не заставите… Европейский суд будет суров к вашему произволу… – вжавшись спиной в стену, заверещал австриец, белый, как портянка.
Доказательств виновности этого человека хватило бы для самого привередливого прокурора. Требовался лишь последний штрих для того, чтобы он дал показания. Митька выступил вперёд вне плана… Или, правильнее, по плану… но не для всех.
– Никита Иванович, и вы, Бабуленька Ягуленька, также Фома, друг испытанный, ну и… царь-батюшка тоже, виноват я перед вами был. И чую, вину мою великую большой кровью смывать надобно… Не поминайте лихом!
– Митя, что за бред?! – старательно возмутился я. – И положи яблоко на место.
– А тока чтоб знали вы, никого роднее отделения нет для Митьки деревенского, беспутного. Маменьке сообщите, что да как… Поклон ей земной! Ну и могилку мою навещайте по святым праздникам…
– Митька-а-а!!! – хором взревели мы. Он клацнул зубами, зелёное яблоко горошинкой исчезло в огромной пасти, и только смачный чавк громом небесным рухнул на нас, доказывая, что всё происходит всерьёз. Затаив дыхание, все вытянули шеи… Алекс Борр бросился носом в подушки, пытаясь зарыться в них безвозвратно. Наш младший сотрудник бесконечно долгую минуту простоял не шевелясь, потом вздрогнул, лицо его исказилось судорогой, и Дмитрий Лобов, подобно мачтовой сосне, грохнулся об пол.
– Эй… – неуверенно позвал я, – не придуривайся, эй!
Нет ответа. Чёрное безмолвие, и мой проверенный двухметровый друг лежит ничком без признаков жизни. Только слышно тяжёлое дыхание присутствующих и хруст стискиваемых кулаков.
– Гражданин Алекс Борр, я обвиняю вас в отравлении польской принцессы Златки Збышковской, француженки Жозефины Бурбон, афроподданной Тамтамбы Мумумбы и вашей соотечественницы Лидии Адольфины Карпоффгаузен. Они пали жертвами таких же яблок, каким сейчас вы погубили самого молодого нашего сотрудника Митю. Вот бумага и карандаш, пишите, как всё было. Уговаривать не буду, в противном случае я просто уйду. Взгляните в глаза остальным и потом не говорите, что вас не предупреждали.
…Мгновением позже высокомерный австрийский дипломат лихорадочно строчил чистосердечные показания. Я был его единственной гарантией…
Подписанные и запротоколированные бумаги легли в мою планшетку. Дело можно было считать закрытым. Яга с интересом перебирала снадобья и порошки из секретной шкатулки Алекса Борра, начальник стрелецкой сотни рассказывал на ухо государю какой-то анекдот. В двери попробовал сунуться слуга австрийца, всё это время спавший на первом этаже с дворней. Его не пустили – господин занят, завтрак откушает где-нибудь ближе к обеду, в районе Магадана.
– Ну что ж, спасибо за содействие. Надеюсь, суд учтёт это как акт добровольного участия в судьбах безвинных девушек.
– Я обладаю статусом дипломатической неприкосновенности, – нервно напомнил австриец, косясь на неподвижно лежащего Митяя. Я проследил за его взглядом и хлопнул себя по лбу:
– Ох, блин горелый! Забыл ведь совсем… Митя, вставай, ты отлично справился!
Митяй открыл один глаз, подмигнул обалдевшему дипломату и ещё раз очень реалистично подрыгал ногами, демонстрируя судороги.
– Митя-я, я сказал, хватит! Все уже всё поняли, тебя оценили, государь плакал, не надо ломать комедию дальше.
– Он… жив?! – кое-как прохрипел?.. прошипел?.. (Я даже не найду подходящего слова!) Алекс Борр, казалось, зарубежного гостя вот-вот хватит удар.
– Передаю мою горячую благодарность от лица всего отделения. – Я торжественно протянул Митяю ладонь, удостоив парня командирским рукопожатием. – Система Станиславского без твоих сценических опытов была бы неполной.
– Но он же… он съел! Я не…
– Совсем плохо с головой у мужика… – сочувственно прогудел наш сотрудник, подбоченясь так, чтобы его молодецкий профиль повыигрышнее смотрелся на фоне бьющего в окно солнышка. – Нешто батюшка участковый позволил бы мне яблоко травленое есть?! Вона мне их полон карман свеженьких насували. Покуда ты, аспид, от своих же плодов злодейских нос воротил, я с безвредным фруктом на публику и вышел. А как играл, как играл… Ни скоморохи наши, ни театры заморские такой игры не дадут. У них стимула такого, как поимка иуды преступного, нет! А у меня-то и был…
– Достаточно, – прервал я. – Хорошо, что вы успели дать чистосердечные признания, которые так облегчают душу. Не грустите, гражданин Борр, мы были вынуждены пойти на эту маленькую хитрость.
– А-а-а-а!!! – с совершенно сумасшедшим воплем Алекс Борр вскочил с кровати и, как был, в одном нижнем белье бросился наутёк. Не знаю, куда он, собственно, собирался бежать, но на минутку все опешили, и это дало негодяю метров сто форы. Он, как большая моль, кинулся вниз по лестнице, распугивая своим визгом высунувшихся невест и царскую челядь.
– Не уйдёт ли, Никитушка? – не отрываясь от дел, ровным голосом уточнила Яга.
Я категорично помотал головой:
– На выходе из терема дежурят запорожцы. Полковник Чорный на коленях вымаливал разрешение участвовать в захвате дипломата. Да и потом, куда ему бежать без носков в такие морозы?
– И то верно, – задумчиво согласилась бабка, – так, может, выпить покуда по этому поводу…
Горох понял намёк правильно, сам куда-то слетал, вернувшись буквально через пару минут с запотевшей бутылкой под мышкой.
– Шампанское?! Это без меня, пока документы не подшиты, дело ещё не закрыто.
– Я тоже не буду, – печально выдохнул Митька, отворачиваясь от соблазна, – пущай уж без меня пьянка-гулянка идёт. Нам с участковым сперва-наперво обвиняемого сбёгшего изловить надо, пока он своим исподним всех собак в Лукошкине не пораспугал.
– И мне сейчас пить нельзя, – извинился сотник Еремеев. – Матч хоккейный сегодня, рука твёрдая нужна, глаз острый да голова холодная. Кубок ведь!
