понял, что сказка про отдых в деревне приказала долго жить. В последний раз у бабки были такие глаза, когда мы с ней стояли ночью перед воротами отделения, а на противоположном конце улицы зловеще вырисовывался силуэт Кощея Бессмертного…
– Что он вам рассказал?
– Кто, паук, что ли? Так ить он ни человек, ни зверь, ни птица, а насекомое будет – речи своей не имеет, в рассказы не пускается.
– А о чём вы тогда совещались? – несколько недопонял я.
– Ты о пауках ли много знаешь? – вопросом на вопрос откликнулась наша эксперт-криминалистка. – Необычное энто существо, чудное, на человека страх беспричинный навевает. Кусачих-то пауков у нас и нет, поди, а всё одно люди боятся. Как думаешь, почему?
– Ну-у, логических причин несколько…
– Потому, что в сети паучьи живность разная летит, тем они и пропитаются. Не любит человек сетей… И невдомёк ему, что пауки паутиной своею нечто запретное для глаз любопытных прячут. Вот о том и совещалися…
– В смысле, они здесь, в доме, что-то прячут? – окончательно запутался я.
– Прячут, – заговорщицки скрипнула зубом Яга.
– А что именно?
– Не ведаю.
– Не признаются?
– Никитка, ты уж дурачка-то из себя не строй… И из меня на склоне лет дуру законченную не делай. Я кому объясняла, что пауки толком разговаривать не могут? Что уразумела – поняла, а детали да улики тебе самому искать придётся, ты ж у нас сыскной воевода…
Пока она быстро выкладывала из берестяного короба припасы, я мысленно взвешивал всю полученную за сегодня информацию. И тянула она лет на десять с конфискацией, ибо, во-первых, в сказки я не верю, во-вторых, уцепиться особо не за что, а в-третьих, интуиция говорила, что цепляться как раз-таки и надо! Недаром незабвенный Шерлок Холмс утверждал в своё время, что самые таинственные и мрачные преступления свершаются именно в сельской местности. Пришлось между кашей и чаем рассказать бабке всё…
– Итого на данный момент мы имеем ряд негативных, но не обязательно связанных друг с другом фактов. Попробую перечислить… Мы поселены в очень одиноком доме, где почему-то собираются толпы пауков и имеют свои секреты. Ночью я видел человека в чёрном. За рощицей, близ реки, расположен терем опального боярина Мышкина, невдалеке от забора которого мною же были обнаружены подозрительные следы. Русалка Уна передала в устной форме тревожное сообщение о грядущем теракте в виде конца света и вот эту жемчужинку. Я ничего не упустил?
– Бабуль, вы тут соли просили. – В горницу шагнул раскрасневшийся Митька и торжественно водрузил на стол полотняный мешочек. Как я уже упоминал, соль была грязно-серого цвета…
– Вот энто и есть факт упущенный, – важно резюмировала Яга.
Цвет соли! Я автоматически сделал пометку в блокноте, момент действительно странный.
– А почему она такая… грязная?
– Дык это ж… – бодро начал объяснять наш младший сотрудник и запнулся. Почесал в затылке, покумекал, сунул в мешочек палец, облизал его, выразил недоумение всей рожей… – Дык я и говорю: какая разница-то? Солёная ведь!
Я вопросительно кивнул Яге: а в самом деле, какая? Моя домохозяйка ответила не сразу. Взяла щепотку, перетёрла в хрустящих от артрита пальцах, зачем-то понюхала, сморщилась и сыпанула с пол чайной ложки в чашку с водой. Размешала хорошенько, после чего и продемонстрировала мне:
– Любуйся, участковый!
А на что любоваться-то? Соль, естественно, растворилась без следа, но сама вода стала грязной и мутной, на её поверхности плавали какие-то крошки…
– Вы в том смысле, что кто-то продаёт пищевые продукты с нарушением санитарно-гигиенических норм? – неправильно предположил я.
– Соль энта не природная, грязная, потому как с могильной землёй смешана. Митенька, и на каком же кладбище ты такое купил?
– Ну… это… у маменьки взял…
А знаете, вот именно в такие значимые (я бы даже сказал, трагедийные) минуты, когда, по идее, надо бы собраться, уверенно сжать в тяжёлый кулак все лишние эмоции, задавить червя сомнений и рубануть гордиев узел проблем мечом железной логики, я… Просто выдыхаюсь от одной длины собственных мыслевыражений. Всё-таки хорошо, что милицейская школа написания протоколов учит оперировать короткими и ясными формулировками.
Я обычно так и веду свои дневниковые записи, однако в последнее время слишком много философов вдруг развелось. Или, правильнее сказать, один кое-кто тут умничает постоянно. А у меня от этого уже комплексы в рост пошли! Тоже, что ли, у Кнута Гамсуновича какую-нибудь научную книжку попросить, почитать на досуге…
– Никита Иваныч, так я её… сбегаю, арестую!
Может, зря Горох настоял на нашем отдыхе в деревне? Работали бы без спешки, в прежнем режиме. В Лукошкине, как говорится, уже и стены помогают. А здесь всё равно никто не даст расслабиться, вечно чего-то хотят, домогаются, лезут под руку…
– Я говорю: мне арест самому, по-родственному, произвести али всё-таки вам посолиднее будет?
И, самое главное, Олёна ничего не пишет! Я надеюсь, она хоть до места нормально добралась? Понятно, что в нашем царстве уровень почтового сервиса оставляет желать лучшего ещё лет эдак на триста – четыреста. Ни конверты, ни марки ещё не изобретены, с грамотами, указами и письмами носятся запылённые царские гонцы, верхом, при сабле, с правом смены лошадей в каждом крупном населённом пункте. О чём это я? Ах да… скучаю, сердце жмёт, надо было всё-таки жениться. Плюнуть на государеву волю и жениться. С проблемами как-нибудь разобрались бы по ходу, а тут…
– Да, Митя! Что тебе?
От моего грозного окрика он стушевался и отступил. Я покосился на Ягу, та деликатно постучала пальчиком себе по лбу.
– Это намёк?
– Никитушка, ты бы вернулся к нам, а? И на парня зря голос не повышай, он от тебя битый час ответу дожидается. Разрешения просит родную маменьку заарестовать.
– Чего?! – обомлел я.
Нет, у него всякие закидоны были, но такое-э…
– Нормальное дело, – нервно протянул Митяй, явно считая себя незаслуженно обиженным. – Я ить как лучше хочу! Можно сказать, редкостное великодушие проявляю и верность долгу похвальную… А потом ежели маменька наша под подозрением будет, так лучше я сам задержание произведу, чтоб без сопротивлениев и… этих… эксцессов, вот!
– Какие обвинения предъявишь? – душевно полюбопытствовал я, потому что в более эмоциональном режиме я бы его попросту прибил. Причём именно за дискредитацию самого понятия «верность служебному долгу»…
– Ну пущай хоть скажет, где соль брала, – почему-то продолжала заступаться за него бабка. – Зачем туда кладбищенской земли намешала? Почему сыну родному подсунула?
– Бабушка, знаете что…
– Знаю, – мрачно сдала позиции Яга. – Купила на базаре у заезжего купца в позапрошлом году, ничего туда не сыпала, а сынуля родненький самочинно цельную горсть себе в мешочек сыпанул и унёс невесть куда… Взятки гладки! Состава преступления нет. Отмажется в пять минут, даже без адвоката, так?
– Именно.
– Стало быть, с арестом могу не спешить покудова? – на всякий случай переспросил наш младший сотрудник, мы кивнули. – А чего тогда делать будем? Может, я всё ж таки того паука за печкой чем ни на есть тяжёлым, для профилактики… Нет? Вот так всегда, чуть ты что искренне предложишь, а тебе вечно по рукам…
