на ежемесячном собрании в поддержку кандидатов от зеленых на следующих муниципальньгх выборах. Он дословно сказал ей, что в киноклубе происходит «такое!» и что это нельзя пропустить ни в коем случае. Она взглянула на часы и предложила присутствующим прогуляться до актового зала мэрии.
Магги, устав смотреть в подзорную трубу, теперь, надев наушники, стояла перед пультом прослушивания и увлеченно слушала беседы соседей. Она только что узнала, что господин Дюмон, механик по мотоциклам, уже десять лет берет уроки китайского языка, без всякой на то причины, и что его жена — на самом деле ему не жена, а двоюродная сестра; что мать-одиночка из дома восемнадцать раз в месяц ездит в Руан возлагать цветы на могилу Флобера, что преподаватель французского языка ведет жизнь совсем не по средствам, выигрывая огромные суммы в таро, в задней комнате единственного в регионе ночного клуба, что Мадам Волкович в официальных бумагах сбавляет себе десять лет, а Мириам из дома четырнадцать посвящает все свободное время поискам настоящего отца, чтобы, как она говорит, «заставить его признаться».
С каждым сеансом она узнавала чуть больше о человеческой натуре, о мотивациях, движущих силах, о страхах, — ни одна книга, ни один репортаж не дали бы ей такого материала.
— Это молодой программист, который дает объявление в «Шолонском рожке», — произнесла она, сняв наушники.
«Отдам компьютер PC ХТ с экраном 14 дюймов и струйным принтером в хор. сост.». Устаревшее оборудование, от которого нечего было получить у продавца подержанной техники, но оно могло осчастливить отдельного малоимущего человека. Вот что больше всего изумляло Магги: бескорыстные поступки, маленькие акты внимания к ближнему. Она ощущала приверженность к крупным гуманистическим идеям, но сколько ей еще предстояло узнать об этих незаметных и точных жестах, которые относились скорее к здравому смыслу, чем к солидарности. Они принимали самые неожиданные формы. Так, ее сосед Морис, владелец «Ла Потерн», второго большого кафе в Шолоне, отдыхая в Неаполе, услышал о старинном обычае, который еще чтили некоторые тамошние владельцы бистро. Учитывая цену эспрессо у стойки (гроши или чуть меньше), клиенты нередко выгребали мелочь из карманов и покупали два кофе, выпивая при этом только один, а бармен записывал себе на доску один бесплатный кофе для случайно зашедшего бедняка. Морис, человек не особенно щедрый или внимательный к тем беднякам, которых встречал, нашел идею интересной и вздумал применить ее на практике. Он сам удивился, когда обнаружилось, что многим клиентам забавно играть в эту игру. За желание установить обычай, идущий совершенно вразрез со временем и в глазах скептиков обреченный на провал, Магги в душе провозгласила Мориса героем реальной жизни.
Квинт обдумывал месть. Человек, который у него на глазах изъяснялся с уверенностью опытного лектора, дорого заплатит за свой фортель. Том иногда забывал про удивительную глупость гангстеров и любовь к фанфаронству, которая часто их губила.
— Можно ли их встретить на улице? Это вы у меня спрашиваете? Вы слыхали когда-нибудь про Браунсвиль? Это как бы Вест-Пойнт для мафиози: кто прошел там свои университеты, может претендовать на самый высокий пост. В великую эпоху в этом маленьком квартале, занимающем примерно десять квадратных километров к востоку от Нью-Йорка, вы могли встретить на улице какого-нибудь Капоне, Костелло, Багси Зигеля — типа, который основал Лас-Вегас, — Луиса Лепке Бухгалтера, или Вито Дженовезе, который послужил образцом для персонажа Вито Корлеоне в фильме «Крестный отец». Это я просто называю вам легендарные личности, но мог бы сказать и о рядовых членах, которым Коза Ностра тоже обязана славными часами. В Бруклине вы могли встретить кучу таких парней, у которых не было никакого легального статуса! Никакой официальный документ не позволял установить их личность, кроме разве что уголовного досье, которое на них заводили лет в пятнадцать. Вы могли с ними встретиться не только на улице. Был, например, такой парень — Доминик Рокко по прозвищу Рок, он мог ликвидировать клиента в кинозале, как вот этот сегодня, ударом ледоруба в голову, и никто бы ничего не заметил.
В третьем ряду супруги Ферье, постоянные посетители киноклуба, переглянулись, не веря себе.
— Тебе не кажется, что он перебарщивает?
— Милый, это писатель. Чем невероятней история, тем больше ему хочется в нее верить.
Фред говорил уже почти час, и количество зрителей утроилось. Информация распространялась стремительно, и любопытные прибывали из окрестных ресторанов и кафе. Несколько раз у него был соблазн пойти и записать какой-нибудь забавный случай, который займет место в его мемуарах, но он предпочел продолжать и увлекать все дальше совершенно покоренную аудиторию. Том уже подумывал о том, чтобы позвонить на базу в Квантико и доложить начальству, но как объявить, что Фред, мало того что обращает свое мафиозное прошлое в литературу, теперь пустился в моноспектакли, способные заполнить Цезарь- Палас?
Ди Чикко ушел прилечь в соседнюю комнату, а Капуто, сидя перед телевизором с выключенным звуком, забыл о присутствии Магги. Пока она слушала и наблюдала за окрестными семьями, у нее в голове проносились самые безумные мысли. Окрыленная утопией, простительной только в свете нескольких бокалов граппы, она воображала свой квартал свободной зоной, на которой не действовали всеобщие законы равнодушия. С горящими щеками и горячим сердцем, она мечтала о совсем крошечном уголке земли, где царила бы высокая идея единства и гуманных отношений. Всего две-три затерянные улицы, каждый житель которых усомнился бы в своей единственно верной логике и задумался бы над логикой соседа. В этом маленьком раю все способы годились, чтобы пойти навстречу другому. Можно было бы признаться в слабости или признать ошибку, не впадая в тупое упрямство. Верить, что все поправимо. Познакомиться и перестать бояться. Поддержать падшую душу, а не бежать прочь. Осмелиться сказать, что не так. Вознаградить того, кому никогда не воздают по заслугам. Вмешаться в конфликт и стать посредником. Вернуть долг тому, кто перестал его требовать. Поощрять артистические таланты близкого человека. Распространять добрые вести. Избавиться от привычки, неприятной для окружающих. Передавать знания и умения, пока они не утрачены. Утешить старика. Принести такую маленькую жертву, что не заметить самому. Спасти жизнь далекого человека, лишив себя сто первой ненужной безделицы… и сколько еще всего можно придумать!
В порыве лирики Магги уже видела, как славно заживет этот маленький мирок, достаточно сделать собственную щедрость заразительной, сконцентрировать усилия на одном отдельно взятом квартале, в надежде увидеть, как эпидемия охватывает окружающие кварталы, потом целый город, потом остальной мир. Со слезой на глазу Магги предложила Ди Чикко выпить по третьей — ей так не хотелось возвращаться на землю.
— Тони был знаменит силовыми допросами, которые он применял к тем, кого подозревали в стукачестве, — отсюда его кличка Дантист. Под конец он стал подручным Кармине Калабрийца. Для мафиози это как поступить на госслужбу. Его карьере не грозили головокружительные взлеты, но от многих забот он был избавлен. Другие
Том обязан был вмешаться, чтобы прекратился этот невыносимый словесный понос, этот неиссякающий фонтан бахвальства и низости, готовый смести все и вся. Вмешаться? Но как, черт побери? Каким образом заткнуть пасть этому подонку?
Один зритель сумел осуществить этот маневр путем поднятия руки.
— Есть один феномен, который постоянно показывает нам кино, говоря о гангстерах и мафиози, — это тема раскаяния. Будто бы в последние тридцать примерно лет они любыми способами хотят перековаться и искупить свою вину.
— Раскаяние? Я не вполне уверен, что большинство из этих парней понимают, что значит это слово. Честно, неужели вы верите всем этим бредням? Зачем человеку, который из-за ставки на скачках разнесет голову лучшему другу, принимать себя за Христа? Чувство вины — это все выдумки интеллектуалов. Замолвите об этом словечко Джиджи Марелли, четырнадцатилетнему убийце, бэби-киллеру, как их называют. У него была кличка Лумпо, молния. В среднем шесть-семь заказов в год, при пареньке состояло
