Викинги

Этельреда, так что я угостил их пивом и пригласил следовать за мной. Епископы старые и едут медленно, но скоро они будут здесь, хотя что им от нас надо, непонятно. Они говорят, что приехали с предложени­ем мира от их короля, но это мы, а не он, будем решать, когда быть миру. Я подозреваю, что они хотят также обучать нас христианству, но нам некогда будет слушать их поучения, имея столько прекрасной добы­чи повсюду.

Торкель приподнялся при этих словах и сказал, что священники — это то, что надо ему сейчас больше всего, поскольку он хочет, чтобы ему вылечили руку. А Орму тоже хотелось поговорить со священником о своей больной голове.

— Но я не удивлюсь,— сказал Торкель,— если задание, с которым они прибыли, состоит в том, чтобы выкупить наших пленников и тех, кто сидит в башне.

Через некоторое время епископы въехали в город. У них был почтенный вид, в руках — посохи, а на головах — капюшоны. При них было множество страж­ников, священников, конюхов, слуг и музыкантов, они благословляли всех, кто попадался им на глаза. Все люди Торкеля, находившиеся в лагере, пришли пос­мотреть на них, но некоторые отшатывались, когда епископы поднимали руки. Люди на башне громко закричали при виде их и вновь зазвонили в колокола.

Торкель и Орм приняли их со всем гостеприимст­вом, а когда они отдохнули и возблагодарили Бога за удачное путешествие, они объяснили свою миссию.

Епископ, который был старшим из них двоих, и который звался епископом Сентэдмундсберийским, обратился к Торкелю и Гудмунду и ко всем викингам, которые стояли рядом, сказав:

— Сейчас злые времена, Христа и Его Церковь очень огорчает, что люди не умеют жить в мире, любви и терпимости друг к другу. К счастью, однако, сейчас в Англии такой король, который любит мир превыше всего, и это — несмотря на его огромную силу и легионы воинов, ждущих только его приказа. Он предпочитает завоевывать любовь своих врагов, а не уничтожать их мечом. Король Этельред считает норманнов ревностными молодыми людьми, которым недостает совета и которые не знают, что для них лучше. И, после совета со своими мудрыми наставни­ками, он решил в данном случае не выступать против них и не убивать их мечом, но мирно указать им на их ошибки. Соответственно, он послал своих людей выяснить, как можно уговорить доблестных северных вождей и их воинов обратить свои помыслы к миру и оставить опасный путь, по которому они сейчас идут. Король Этельред желает, чтобы они вернулись на свои корабли, отплыли бы от его берегов и жили бы в своей стране в мире и согласии. Для подкреп­ления этих слов и для того, чтобы навсегда завоевать их дружбу, он готов дать им такие дары, которые наполнят их радостью и благодарностью. Такая коро­левская щедрость, как он думает, так смягчит их жесткие молодые сердца, что они научатся любить священный закон Божий и Евангелие Христово. Если такое произойдет, радость доброго короля Этельреда не будет иметь границ, а его любовь к ним станет еще сильнее.

Епископ был согбенный от старости и беззубый, и немногие из викингов поняли, что он сказал, но его слова были переведены для них одним мудрым свя­щенником из его свиты, и все слушавшие повернулись и уставились друг на друга в растерянности. Гудмунд сидел на бочонке из-под пива, пьяный и довольный, поглаживая маленький золотой крестик, чтобы отпо­лировать его, и когда ему объяснили, что сказал епис­коп, он от удовольствия стал раскачиваться взад и вперед. Он прокричал Торкелю, чтобы тот, не мешкая, ответил на такие замечательные слова.

Итак, Торкель ответил в манере, подобающей во­ждю. Он сказал, что то, что они сейчас услышали, несомненно, заслуживает обдумывания. Король Этельред уже хорошо известен в Датском королевстве, но сейчас оказалось, что он даже еще лучший король, чем они думали. И это его предложение одарить их всех подарками вполне соответствует тому мнению о нем, которого они до сих пор придерживались.

— Потому что,— продолжал он,— как сказали мы ярлу Биртноту, когда разговаривали с ним через реку, вы, живущие в этой стране, богаты, а мы, бедные морские бродяги, очень хотим дружить с вами, если только вы поделитесь с нами своими богатствами. Приятно слышать, что король Этельред сам разделяет наши мысли в данном вопросе, и видя, что он столь богат, могуществен и полон мудрости, я не сомневаюсь, что он будет очень щедр по отноше­ нию к нам. Сколько он собирается предложить, нам пока не сказали, но надо много, чтобы нас развесе­лить, ведь мы — печальная нация. Я считаю, что лучше всего, если бы его дары были в виде золота и серебра, поскольку тогда будет легче считать, и нам будет легче доставить их домой. Пока все не устро­ится, мы были бы рады, если бы он позволил нам оставаться здесь в покое, а также брать в округе то, что нам надо для жизни и удовольствия. Однако среди нас есть человек, который имеет такое же право голоса по этому вопросу, как я и Гудмунд, это — Йостейн. Он сейчас отсутствует, охотится с това­рищами, и пока он не вернется, мы не можем решать, насколько большим должен быть дар короля Этель­реда. Но есть одно, что мне хотелось бы знать уже сейчас, а именно — есть ли среди вас священник, сведущий в медицине, потому что, как видите, у меня повреждена рука, которую надо вылечить.

Епископ помоложе ответил, что у них есть два человека, которые учились искусству исцеления, и добавил, что он рад будет попросить их заняться рукой Торкеля. Он попросил, однако, чтобы в ответ на эту услугу Торкель разрешил бы людям, закрывшим­ся в башне, спуститься вниз и быть свободными, по­тому что для него очень тяжела мысль об этих людях, томимых голодом и жаждой.

— Что касается меня,— сказал Торкель,— то они могут спуститься, как только захотят. Мы пытаемся уговорить их сделать это с того самого момента, как взяли город, но они отказываются от нашего предло­жения с большим упрямством. Вообще-то это они сломали мне руку. Половину того, что у них есть в башне, они должны отдать нам. Это — небольшая компенсация за повреждение моей руки и за все те хлопоты, которые они нам доставили. А когда они это сделают, они смогут идти, куда захотят.

Вскоре все люди, сидевшие в башне, спустились вниз, бледные и истощенные. Некоторые из них ры­дали и бросались в ноги епископу, а другие жалобно просили еды и питья. Люди Торкеля были разочаро­ваны, увидев, что в башне было мало ценного, тем не менее, они дали им поесть и попить и не причинили вреда.

Орм случайно проходил мимо поилки для скота, где несколько человек из сидевших в башне пили воду. Среди них был маленький лысый человечек в сутане священника с длинным носом и красным шра­мом на лбу. Орм уставился на него в изумлении. Затем подошел и схватил его за плечо.

— Рад видеть тебя снова,— сказал он,— и мне есть за что поблагодарить тебя. Но не думал я увидеть врача короля Харальда в Англии. Как ты попал сюда?

— Я пришел сюда из башни,— гневно отвечал брат Виллибальд,— в которой вы, проклятые язычники, заставили меня просидеть две недели.

— Мне надо обсудить с тобой несколько вопро­сов,— сказал Орм,— пойдем со мной, я дам тебе еды и питья.

— Мне нечего обсуждать с тобой,— ответил брат Виллибальд.— Чем меньше я буду общаться с датча­нами, тем лучше будет для меня. Этому, по крайней мере, я уже научился. Я получу мясо и питье в другом месте.

Орм боялся, чтобы маленький монах в своей злобе не убежал от него, поэтому он поднял его и понес подмышкой, обещая ему при этом, что не причинит ему вреда. Брат Виллибальд яростно сопротивлялся, требуя, чтобы его отпустили, и сообщая Орму, что проказа и страшные раны падут как возмездие на любого, кто поднимет руку на священнослужителя. Но Орм не обращал внимания на его протесты и нес его в дом, который он избрал себе пристанищем после того, как они взяли город, и где сейчас находились только несколько раненных членов его команды и две старухи.

Маленький священник был явно голоден, но когда перед ним поставили мясо и напитки, он посидел некоторое время, горько уставясь на тарелку и круж­ку, не пытаясь к ним притронуться. Затем он вздох­нул, пробормотал что-то себе под нос, перекрестил еду, а потом стал жадно есть. Орм вновь наполнил его кружку пивом и терпеливо ждал, когда брат Вилли­бальд утолит голод. Хорошее пиво, казалось, не уми­ротворило его, поскольку резкость его ответов не уменьшилась. Он отвечал, однако, на вопросы Орма, и вскоре уже говорил как обычно.

Он рассказал, что спасся из Дании с епископом Поппо, когда злой и безбожный король Свен напал на Йелинге, чтобы погубить там слуг Божиих. Епископ, больной и слабый, жил теперь у милосердного аббата Вестминстерского, печалясь об уничтожении всей его работы на севере. Брат Виллибальд считал, однако, что горевать особо не о чем, поскольку нет сомнений, что то, что случилось, было знаком Божиим, чтобы святые люди прекратили свои усилия по обращению северных язычников и оставили бы их убивать друг друга, как это у них заведено, что, по правде говоря, не поддается пониманию. Со своей, стороны, добавил брат Виллибальд, он не имеет намерения когда-либо еще пытаться обратить в веру кого-либо из тех мест, и готов заявить об этом перед крестом и в присутствии любого, кто желает послушать, включая, при необхо­димости, и самого архиепископа Бременского.

Глаза его блестели, он осушил кружку, почмокивая губами, и заметил, что пиво для голодного человека лучше мяса. Орм снова наполнил его кружку, и он продолжал свой рассказ.

Когда епископ Поппо услышал, что датские викин­ги высадились на восточном побережье Англии, он захотел узнать у них, как сейчас обстоят дела в Датском Королевстве, остались ли там живые христи­ане, правдив ли слух о смерти короля Харальда и многое другое. Но епископ чувствовал себя слишком слабым для такого путешествия, поэтому он послал брата Виллибальда получить для него информацию.

— Епископ сказал мне, что мне ничего не грозит среди язычников, как бы разъярены они ни были. Он сказал, что они будут рады мне из-за моего знания медицины, к тому же среди них будут люди, которые знали меня при дворе короля Харальда. У меня на этот счет свое мнение, потому что он слишком хорош для этого мира и знает вас хуже, чем я. Однако не подобает противоречить своему епископу, поэтому я сделал, как он меня просил. Однажды вечером я до­ стиг этого города, чрезвычайно утомленный, и после молитвы лег спать в церкви. Там меня разбудили вопли и густой дым, мужчины и женщины вбегали полуголые, крича, что враги напали на нас. Эти враги были похуже дьяволов, и мне показалось бесполезным приветствовать их от имени епископа Поппо. Поэтому я побежал вместе со всеми в церковную башню, и там бы я и погиб, а со мной и другие, если бы Бог не решил спасти нас в день святой Троицы.

Он печально покачал головой и устало посмотрел на Орма.

— Все это было две недели назад,— сказал он,— и с тех пор я очень мало спал. А тело мое слабо — нет, не слабое, оно сильно настолько, насколько силен дух, обитающий в нем. Но все равно, его силе есть предел.

— Позже поспишь,— нетерпеливо сказал Орм.— Знаешь ли ты, что сталось с Йивой, дочерью короля Харальда?

— Это я знаю,— отвечал брат Виллибальд.— Я знаю, что если она в ближайшее же время не переме­нится, то гореть ей в адском пламени за дерзость духа и скандальное поведение. А можно ли надеяться на то, что одна из дочерей короля Харальда переменится?

— Ты и наших женщин ненавидишь? — спросил Орм.— Что она-то тебе сделала?

— Неважно, что она мне сделала,— горько сказал маленький священник,— хотя она действительно обоз­вала меня маленькой лысой совой только за то, что я пригрозил ей отмщением Господним.

— Ты, угрожал ей, монах? — сказал Орм, вста­вая.— Почему ты ей угрожал?

— Потому что она поклялась, что поступит, как ей вздумается, и выйдет замуж за язычника, даже если все епископы мира станут пытаться остановить ее.

Орм сжал в кулаке бороду и уставился на малень­кого монаха широко раскрытыми глазами. Затем снова сел.

— Я — тот язычник, за которого она хочет за­муж,— сказал он тихо.— Где она сейчас?

Но он не получил ответа на свой вопрос в этот вечер, поскольку, пока он говорил, брат Виллибальд медленно сполз на стол и крепко заснул, положив