поджимаю ноги. Микаель сидит на краю кровати, держит меня за плечо. Говорит, что теперь я дома, что все в порядке, что без меня было скучно. Завтра мы можем поиграть в шахматы, через пару дней я смогу пойти с остальными в бассейн. Они купили новый видеомагнитофон. Сядем, посмотрим гонконгские фильмы: «Крутые ребята», «Пуля в голову», «Киллер»… Старые добрые боевики Джона By.
Я сижу в комнате отдыха, руки слишком сильно трясутся, чтобы я мог скрутить сигарету. Я прошу Жирную Грету свернуть мне пару штук. Когда мне нужно прикурить, она держит передо мной зажигалку: это непросто, голова так и ходит вверх-вниз. Она рада мне помочь, раньше я с ней не разговаривал.
Дни идут, я сижу в комнате, тупо уставившись перед собой. Микаель принес мне стопку журналов, тех, что оставляют посетители, их разрешают читать. В палате курить запрещено, так что раз в день я встаю с постели и с пыхтением двигаюсь в комнату отдыха. Выкуриваю пять-десять сигарет подряд, настолько быстро, насколько быстро успевает их скрутить Жирная Грета. Со мной заговаривают, но я не отвечаю. Я трясусь, сначала потому что мне прибавили лекарства, никогда еще я столько таблеток не пил, и некоторые из них такие большие, что их трудно проглотить. А потом я трясусь, потому что они снижают дозировки. Мы же не хотим тебя убить, говорят они.
Я захожу в комнату к Томасу. Чтобы не напугать его, надеваю акриловый спортивный костюм. Он сидит на кровати, ая — напротив, на пластиковом стуле.
— Черт, как же грустно без тебя было. Я по тебе скучал, на самом деле.
Я пытаюсь улыбнуться.
— Я все думал, что же ты там делаешь. Почти завидовал. Не то чтобы мне хочется выйти, но я торчал тут и маялся от безделья.
— Да…
— Там все по-прежнему?
— Более или менее.
— Ты нашел свою Амину?
— Да…
— Если не хочешь об этом говорить, не надо.
— Ничего страшного…
— Черт, как же приятно тебя видеть… Я думал, спячу, торчать тут без дела, скоро мы…
Я встаю и ухожу к себе, ложусь. Я изнурен, но спать не могу.
Ночью я подхожу на пост. Карин сидит, откинувшись, на конторском стуле и читает книжку. До того как она опускает ноги, я успеваю увидеть кусочек ее ляжки под юбкой.
— Можно мне снотворного?
— Разве ты не выпил таблетку, Янус?
— Нет.
— Уверен?
— Нет.
Она встает, отходит и смотрит в журнале.
— Похоже, что ты уже принял таблетку, Янус. Тебе давали лекарство в половине девятого и таблетку снотворного в десять.
— А по-моему, нет.
— Я спрошу Еспера, он скоро вернется с обхода.
Карин снова садится за книжку.
— Хочешь чаю с ромашкой, может, поможет немного.
— Нет… А я умру от двух таблеток?
— Нет.
— Так почему же ты не дашь мне еще одну?
Она смотрит на меня так, словно я маленький ребенок, сморозивший глупость.
Возвращается Еспер, кладет на стол ключи и заглядывает в холодильник.
— Янус вечером принимал снотворное?
— Да. Разве в журнале не записано?
— Записано, я просто хотела убедиться. К сожалению, Янус…
Я возвращаюсь в комнату. Ложусь и всю ночь смотрю в потолок. По-прежнему ничего не чувствую. На следующий день я уговорил врача прибавить мне снотворное. Достаточно, чтобы отключиться за пятнадцать минут, но на ночь не всегда хватает. Иногда я просыпаюсь ни свет ни заря и смотрю, как свет медленно вползает в окно и движется по полу.
Меня вызывают к врачу.
Он сидит за письменным столом и изучающе на меня смотрит.
— Что произошло после того, как тебя выписали?
— Мне стало плохо.
— Как плохо?
— Очень плохо.
— И что ты сделал?
— Я приехал сюда.
— Поговорим об этом позже, когда тебе станет получше.
44
Проснувшись ночью, я вижу перед собой Анну. Она смеется, открывает бутылку белого вина, я вижу ее белую грудь с маленькими твердыми сосками. Вижу Махмуда, сидящего на стуле, не знаю почему, но я думаю о нем как о друге. Вижу Амину, стоящую в дверях. Утром, приняв лекарство, я снова ничего не чувствую. Не могу представить их лица, сколько бы ни пытался.
Время идет, безумно медленно, но оно продолжает идти. Одни и те же ритуалы, привычки, которые они считают для нас полезными, четкие рамки, все повторяется. Я завтракаю, подношу ко рту хлопья, потому что миска стоит передо мной, моюсь, курю. Подчиняюсь установленному порядку, потому что не подчиняться еще сложнее. Если бы я мог, я бы остановил время, но день сменяет ночь, и я ничего не могу с этим поделать.
В комнате отдыха ко мне подходит Ляйф. В больнице у него нет друзей. Когда прибывают новые пациенты, он к ним липнет, делает все, чтобы понравиться. Проходит максимум две недели, и они тоже не желают с ним разговаривать.
— Можно стрельнуть у тебя сигаретку?
— Нет.
— Ну пожалуйста, одну штучку, киоск закрыт.
— Я не могу угощать тебя сигаретами, которые не сам скрутил.
— Ну пожалуйста…
Я кидаю ему сигарету. Он поднимает ее с пола и благодарит. Воспринимает это как приглашение сесть рядом.
— Ну и как там все прошло с этой твоей?..
— С кем?
— С турчаночкой?
— Ляйф…
— Девушки, киски сладенькие… Ну как, дала она тебе?
Я наклоняюсь к нему, он придвигается вплотную, гнусно мне улыбается: теперь-то мы поговорим по-
