Стюрбьёрном, продолжал говорить, теперь уже о походах Стюрбьёрна и об удивительных вещах, приключившихся там; говорил он складно, и прошло долгое время, прежде чем его устали слушать; и все знали то, что он говорит, правда, поскольку сам Стюрбьёрн был среди слушателей. Ему было что рассказать об опасных затеях и о большой удаче Стюрбьёрна и даже о богатствах, захваченных его людьми. Закончил он тем, что сказал старинную песнь о Стюрбьёрновых предках, от богов и до его дяди Эрика, что теперь правит в Упсале, а последнюю строфу сложил сам:
Это все встретили большим ликованием, и многие повскакивали со скамей и пили за удачу Стюрбьёрна. Стюрбьёрн велел принести дорогой кубок, дал его скальду и сказал:
— Это еще не вся награда, ты получишь больше, когда я сяду в Упсале. Там хватит платы для каждого в моей дружине, ибо мой дядя Эрик человек запасливый и припрятал много такого, что может мне понадобиться. Весной я поеду туда и открою его сундуки, и всех, кто желает ехать с нами, милости просим.
Среди людей Харальда, как и Свейна нашлось много таких, кого зацепили эти слова, и они тут же закричали, что хотят следовать за Стюрбьёрном; ибо все были наслышаны о богатствах Эрика, а Упсалу не грабили со времен Ивара Широкие Объятья. Ярл Сиббе с Малых островов был пьян и с трудом управлялся со своей головой и с пивной кружкой; но и он закричал громким голосом, что собирается пойти со Стюрбьёрном на пяти кораблях, потому как чувствует себя больным и усталым, сказал он, а лучше умереть воином, чем издохнуть на соломе, как скотина. Король Харальд сказал, что до него, то он слишком стар для похода, а его люди нужны ему и дома, чтобы держать в повиновении непокорных, но ему нечего возразить, если Свейн отправит людей и корабли в помощь Стюрбьёрну.
Конунг Свейн задумчиво сплюнул, отпил глоток и стал теребить свою бороду, а потом сказал, что трудно ему будет обойтись без людей и кораблей, потому что он знает им применение против саксов и ободритов.
— И мне казалось бы более разумным, — добавил он, — чтобы эту помощь оказал мой отец, ибо теперь, когда он состарился, его людям нечего делать, кроме как дожидаться кормежки да слушать поповскую болтовню.
Король Харальд пришел в ярость, и в зале началось большое смятение, и сказал, что легко понять, что Свейну хотелось бы видеть его безоружным.
— Но будет так, как я сказал, — выкрикнул он и сделался очень красным, — потому что я конунг данов, а не кто-то другой, и ты, Свейн, дашь Стюрбьёрну людей и корабли!
Конунг Свейн смолчал, потому что опасался гнева отца; и было заметно, что немало его людей хотело бы отправиться в Упсалу. Тут Стюрбьёрн сказал:
— Для меня было большой радостью узнать, сколь вы оба полны рвения помочь мне, и больше всего мне понравилось, что ты, Харальд, решаешь, кого посылать Свейну, а ты, Свейн, говоришь, чем мне поможет твой отец.
Тут многие разразились хохотом, и согласия в зале стало больше; и под конец было решено, что Харальд и Свейн помогут Стюрбьёрну; дюжиной кораблей каждый, с полной командой; не считая кораблей и людей, каких он наберет в Сконе; а за это Харальд и Свейн получают свою долю сокровищ короля Эрика. Тем и окончился этот вечер.
На другой день свинина кончилась, вместо нее на столе был капустный суп с бараниной, и всем это показалось хорошей заменой. В этот вечер один человек из Халланда рассказывал о большой свадьбе, на которой побывал в Финведене, у диких смоландцев. Там вышло несогласие насчет покупки лошадей, и дело быстро дошло до ножей; невеста же и подружки смеялись и хлопали в ладоши и подзадоривали ссорящихся. Когда же невеста, бывшая из почтенной семьи, увидела, как родственник жениха вырвал глаз ее дяде по отцу, она схватила факел со стены и ударила им жениха по голове, так что его волосы загорелись; тут одна разумная подружка бросила тому на голову свою юбку, выдрала волосы и спасла ему жизнь, хотя он много кричал, а когда выпростал голову, она была дочерна обожжена, а волосы спалены напрочь. Огонь же перекинулся на солому на полу, и одиннадцать пьяных и раненых сгорели живьем, так что эту свадьбу все в Финведене считают вполне удавшейся широкой свадьбой, стоящей того, чтобы о ней поговорить. А невеста живет себе счастливо со своим женихом, даром что новые волосы взамен сгоревших у него так и не отрасли.
Когда эта история подошла к концу, король Харальд сказал, что любит послушать такие вот занятные вещи о житье у сконцев, каковые от природы хитрые и злобные; и епископ Поппон пусть не устает благодарить Бога, что попал в Данию к приличным людям, а не в разбойничью шайку где-нибудь в Финведене или Веренде.
— А теперь, — продолжил король Харальд, — я хочу, чтобы завтра мы услышали о стране андалусцев и обо всем примечательном, что произошло с Ормом сыном Тосте и Токе сыном Грогулле в их путешествии, ибо, думаю, это окажется занимательным для всех нас.
Этим вечер закончился, а на следующее утро Орм и Токе обсуждали, кому из них двоих рассказывать.
— Ты наш хёвдинг, — сказал Токе, — поэтому тебе и след говорить.
— Ты был в путешествии еще до того, как появился я, — сказал Орм. — И ты бойчее меня. Да еще со временем может статься, ты устанешь рассказывать; а пока я заметил, что тебе невмоготу вечера, когда ты молчишь, а рассказывают другие.
— Говорить я не боюсь, — сказал Токе, — и надеюсь оказаться таким же крепким на язык, как и прочие. Но все же есть для меня в этом одна трудность. Я не могу говорить, если мало пива, потому что у меня сохнет в горле, а рассказ будет долгий. Четыре вечера прошли для меня благополучно, так что я выходил из-за королевского стола тихий и совсем не пьяный, и то мне это было непросто, хотя не пришлось говорить. Но худо, коли я впаду в дурное настроение и прослыву невежей за королевским столом.
— Остается надеяться на лучшее, — ответил Орм, — и даже если ты теперь сделаешься пьян за рассказом, вряд ли ты станешь злым и буйным от такого доброго пива.
— Пусть будет то, что будет, — сказал Токе неуверенно и почесал в затылке.
В тот вечер Токе рассказывал об отплытии Крока и что было дальше; как Орм попал в это путешествие, и как подобрали в море иудея, о, большом набеге на крепость в королевстве Рамироса, и о битве с андалусцами, и как они сделались рабами на галере, и о смерти Крока. После поведал он, как их освободили от гребли, и о том, как верен был дружбе иудей, и как они получили свои мечи от Субайды.
Когда он рассказал все это, король Харальд и Стюрбьёрн захотели поглядеть на мечи, и Орм и Токе передали им по столу Синий Язык и Красный Клюв. Король Харальд и Стюрбьёрн вынули их из ножен, примерились к ним и долго рассматривали; и оба согласились, что не видывали оружия лучше. После чего мечи пошли по кругу, поскольку многим такие клинки были в диковинку; и Орм беспокоился, пока они не вернулись, поскольку он чувствовал себя одиноким и почти голым без Синего Языка.
Наискось от Орма и Токе сидели двое братьев, звавшиеся Сигтрюгг и Дюре, они были людьми конунга Свейна; Сигтрюгг был кормчим на собственном корабле короля. Он был велик ростом и плотен, с широкой торчащей бородой чуть не до самых глаз. Дюре, его брат, был младше его, но и он считался в числе лучших людей в дружине Свейна. Орм заметил, как Сигтрюгг сперва мрачно уставился на него и Токе, потом, казалось, несколько раз порывался что-то сказать; когда ему передали мечи, он внимательно поглядел на них и кивнул и, казалось, с трудом с ними расстался.
Король Свейн, любивший слушать истории о дальних странах, велел Токе продолжать, и Токе, в течение всей возникшей паузы исправно налегавший на пиво, сказал, что готов продолжить, как только тот человек напротив налюбуется на его с Ормом мечи. Тут Сигтрюгг и Дюре отложили мечи, ничего не сказав, и Токе продолжал.
Теперь он рассказывал об Альмансуре и его власти и богатстве, и: как они попали в его дворцовую стражу и должны были почитать Пророка, отказывая себе во многом, и о походе, в котором участвовали, и о взятой добыче. Он уже дошел до похода через Пустую Землю и могиле Святого Иакова и рассказал, как Орм спас Альмансуру жизнь и получил в награду золотую цепь. Тут король Харальд сказал:
— Если цепь при тебе, Орм, я хотел бы, чтобы ты ее показал, ибо если она так же хороша среди
