— А-а, типа клуба самоубийц? — спросил Максим, подумав, под какую статью уголовного кодекса все это безобразие подпадает и что конкретно ему будет в случае фатального исхода.
— Не совсем, — ответил Антон. — Мы даем больше шанса выжить. Но что-то общее есть. Зоопарк — это наше посвящение новичка. Дальше идут другие вещи.
— Например? — удивился Максим.
Он с трудом себе представлял, что еще может идти после такой инициации, особенно если инициированный встретится со львом.
— Например, одна из наиболее экстремальных акций — это укол.
— Это как? — раздался голос нагнавшего их Толика он, видимо, начал приходить в себя.
— У нас стоит огромный мусорный бак отходов одной инфекционной больницы. Использованные шприцы, иглы, ампулы. Человек залезает и сам выбирает то, из чего мы ему делаем смесь. После этого он должен выбрать между обычным шприцем и тем, который мы ему предложим. Затем вкалываем.
— И что дальше? — спросил Максим.
— Дальше? Дальше мы его выпускаем в жизнь. Там он проверит, что у него в организме, и будет лечиться.
— Мило… А если у него СПИД обнаружат?
— Значит, у него СПИД.
Похоже, любой вопрос автоматически превращался в ответ. Максим поежился и нервно закурил.
— Господи, и за это люди деньги платят?
— Да, — коротко ответил Антон. — И немаленькие. Знаете, сколько стоит заполучить ночью целый зоопарк?
— Наверное, много, — пробормотал растерявшийся Максим. — Я как-то никогда не пытался арендовать ночной зоопарк.
— А ведь еще надо договориться, чтобы получить ключи от клеток. Да и на животных страховку оформить… Всякое, знаете ли, бывает.
В этот момент «жертва» замерла и вытянула правую руку в сторону одного из вольеров. Все остановились, как будто были брейгелевскими слепцами, а он — их поводырем.
Максим напряг зрение, пытаясь понять, что же находится за клеткой. Но так и не смог ничего разглядеть. Решеток не было, значит, скорее всего, не хищник. Хотя в темноте было трудно разобрать — может, там был ров или еще что-то.
— Нет, а все-таки интересно, — продолжил Максим, чувствуя, что его самого начинает колотить дрожь. — А что будет, если лев его сожрет?
— Если насмерть, мы вливаем в инициируемого алкоголь, бросаем пустую бутылку рядом, и завтра он будет прописан в газетах как очередной пьяный, забравшийся в зоопарк. Если калечится, то везем в больницу.
— Это гуманно, — серьезно поддакнул Толик, и Максим посмотрел на него с удивлением. Но Толик, похоже, искренне считал подобное поведение гуманным.
Тем временем непонятно откуда возникший служащий зоопарка взял «жертву» под локоть и потащил куда-то в темноту, видимо, собираясь провести на территорию вольера.
— А вы не боитесь нам все это рассказывать? — спросил Максим.
Антон меланхолично смерил его взглядом.
— А чего бояться? Если что, вы — соучастники.
«Мило, — подумал Максим. — Значит, все-таки уголовщина». И непроизвольно сделал несколько шагов назад. Но тут же наткнулся на стоящего за спиной высокого бородатого мужика.
— Извините, — сказал Максим, но тот слегка развел руками — мол, ничего страшного.
Выглядел он при этом совершенно спокойным. Возможно, причиной тому была бутылка виски, к которой он периодически прикладывался.
— А вы, простите, тоже проходили этот обряд? — спросил Максим.
— Ну да, — ответил тот безучастно и сделал очередной глоток.
— И как?
— Да никак. Меня запустили, а я сразу в воду полетел. Берега скользкие — еле выкарабкался. Повязку снимать нельзя, иначе обряд не пройдешь. Холод адский. Ко мне что-то подошло такое и понюхало. Потом ушло. Потом оказалось, белый медведь. Так десять минут и просидел. Обычно задним числом страшнее даже.
— Понятно…
Максим посмотрел в сторону вольера. За оградой виднелась фигура жертвы. Он стоял не шевелясь, как изваяние. Что-то вроде памятника невинным жертвам современных развлечений. Бородач тем временем снова отхлебнул виски и задумчиво продолжил:
— Один мужик, правда, к кенгуру угодил. Она его крепко приложила. Прямо в голову. Теперь инвалид.
— Кто, мужик?
— Да не. Кенгуру. У мужика-то был черный пояс по карате, он рефлекторно ей ответил. Ногой в голову.
— Жалко.
— Что жалко?
— Что кенгуру оказалось без пояса по карате.
— А-а… Хотите?
Бородач протянул бутылку виски Максиму.
— Я б с радостью, — замялся Максим, — но здоровье не позволяет. Врач сказал, что после инфаркта алкоголь может быть фатален.
— Понимаю, — кивнул тот, хотя по нему было сложно сказать, что у него могут быть какие то проблемы со здоровьем — держался он молодцом, учитывая, что бутылка была уже почти пустой, а «уговорил» ее он явно в одиночку.
— А зачем все это надо? — спросил после паузы Максим.
Бородач пожал плечами.
— Ощущения какие-то странные. Необычные. Зоопарк — это еще цветочки.
— Да я уже слышал про уколы.
— Да укол — это тоже цветочки.
«Что ж здесь ягодки-то?» — с ужасом подумал Максим.
— А вообще, — неожиданно продолжил бородач, — если вдуматься, то животным тоже развлечение. Скучно же в клетке всю жизнь сидеть.
— Да уж, наверное, на волю хочется.
— Тут вы ошибаетесь. Знаете, что происходит, когда животное долгое время живет в клетке, а потом оказывается на воле? Погибает. Тут ведь сытая жизнь. И завтрак, и обед, и кофе в постель. Охотиться не надо, бороться за выживание не надо. Все инстинкты атрофируются. Но животное на то и животное, что у него нет никаких рефлексий и мыслей о самореализации. Оно просто хочет кушать, спать, трахаться. Так что инстинкты атрофируются, а сомнений насчет правильности или неправильности такого существования нет.
— А если бы у них были подобные мысли? — спросил Максим, не очень понимая, куда клонит собеседник.
— Я думаю, они, как и люди, попытались бы оправдать свое существование в неволе. Или по крайней мере объяснить, почему они не выполнили главное божественное напутствие.
— Это какое?
— Плодитесь и размножайтесь. Вот дикий лев говорит льву зоопарковому: «А почему ж ты там не размножался? Ведь были же все условия! Но у меня львят штук сто народилось, а у тебя от силы пяток». И, если бы зоопарковый лев умел рефлексировать, он бы ответил: «Понимаешь, старик… ну-у… мне постоянно мешали. То посетители громко кричали, то приходили служащие меня мыть, то львицу некрасивую подсовывали, то меня всячески мучили». Он бы нашел тысячу причин. А на деле причина могла быть крайне простая.
