Внимательная Энн заметила, что Модеста немного не в себе.
— Модеста, что-нибудь не так?
— Вы о чем? По-моему, стол выгладит великолепно. Словно вы ждете принца Уэльского.
— Я не об этом. Ты чем-то расстроена? Я же вижу.
— Леди Энн, я действительно расстроилась из-за мистера Рипепи. Это что же получается, Вы его лечите, а он вашу доброту ни в грош ставит. Он думает, его все так будут кормить поить. Надо было бросить его на улице, он бы помучился как следует, вот тогда бы стал ценить доброту.
— Милая Модеста, никто не знает, как правильно поступать. В конце концов, я знаю, что я не сволочь. И не способна перешагнуть через человека, попавшего в беду.
— Господи! Что за беда такая с ним приключилась? На него бандиты напали? Или война началась и всю семью убили, а его искалечили? Пил, гулял, все деньги потратил, работу потерял. Сам виноват — сам и расхлебывай!
— Все верно. Но помнишь ту песню в фильме, которую он пел:
запела Энн, кружась по комнате.
Модеста улыбнулась и подхватила за ней слова песни:
Они взялись за руки и начали отбивать чечетку, стараясь попасть в такт.
— И все-таки он милый! — воскликнула Энн. — Ты помнишь, какой он был красавчик, когда пел эту песенку и отплясывал?
— А как он зажигал сигару и пускал дым! Мой муж все пытался ему подражать. Ничего не вышло.
— А ты попроси Уайна показать тебе.
— Он показывал… — Модеста запнулась и покраснела.
Энн удивленно взглянула на нее.
— И как? Получилось так же, как в кино?
— Как в кино? Почти. — Модеста замолчала. Ее оживившееся было лицо приняло суровое выражение. — Мадам, извините меня, но если мужчина… делает попытки к близости… и даже себе что-то позволяет. И даже как бы они… не совсем уж так, а довольно интимно… обнимаются. Это что значит? Это любовь? Или можно сегодня одна, а завтра другая? И как себя вести в таком случае? Делать вид, что ничего не случилось?
— Модеста, спасибо за доверие. Но я не могу сказать ничего, потому что твои слова очень туманны. Мне нужны подробности. И не забывай, что в мире богемы все эти поцелуи, объятия и прочее просто эмоциональный всплеск. Творческие люди очень быстро идут на сближение и так же быстро отталкиваются друг от друга. Не стоит относиться к этому серьезно.
— Но вы-то совсем не такая!
— Откуда ты знаешь? Ты же не мужчина. Дома я одна, а где-то другая. Ладно, давай как-нибудь перед сном зайди ко мне, и мы пошепчемся. Если тебе от этого станет легче.
Модеста грустно кивнула головой и вышла из комнаты.
Энн вздохнула. Ну кто бы мог подумать, что безалаберный Уайн начнет ухаживать за такой правильной и серьезной Модестой. Бедняга! Совсем тут одичал. А Модеста! Увлечься Уайном! Но при этом каждую субботу ездить на кладбище. Хотя почему бы нет. Энн почувствовала себя немного виноватой. За могилой Стива ухаживал специально нанятый человек. А сама она уже больше года там не была. Все равно его там нет, подумала Энн. Он остался в своих книгах. Не хочу думать об этом. Мне еще рано жить воспоминаниями.
В дверь негромко постучали.
— Войдите! — весело откликнулась Энн и обернулась.
Улисс Лэндис вошел и замер на пороге. На нем была светлая рубашка с неброским галстуком, бежевые брюки. В воздухе появился легкий запах свежести и мужского одеколона. Запах был с едва заметным привкусом корицы, острым, но не раздражающим.
— Присаживайтесь, сэр! Вы меня узнали? — Энн радушно улыбнулась и легко присела на стул, не дожидаясь, когда мужчина его отодвинет.
— Да, узнал. Признаться, мне теперь очень неловко. В оправдание могу только сказать, что меня сбил с толку ваш юный вид в спортивном костюме. Я решил, что это какая-нибудь студентка-референтка у знаменитой писательницы.
— Молодец, отлично вывернулись! Теперь вы полностью реабилитированы. Хотя вы и тогда вели себе вполне корректно. Если не считать интереса к моей личной жизни…
— А что, по-вашему, интересует людей больше всего? Если бы не интерес к личной жизни, не было бы прессы, телевидения и, извините, ваших романов. — Улисс сел напротив Энн и, развернув салфетку, положил ее себе на колени.
Энн с удовольствием отметила про себя эту светскую непринужденность. Она всегда была снобкой, и в последнее время ее раздражали гости, не притрагивающиеся к ножу, а салфетку откладывающие в сторону, не вынимая из колечка.
— Только не говорите, что вы читали мои романы. Это уже наглая лесть, к тому же совершенно неоправданная.
— Как сказал один видный идеолог, лесть должна быть чудовищной, только тогда ей поверят.
— Это сказал Геббельс, но только он имел в виду «ложь». А я не знала, что вы имеете такие пристрастия.
— Я переиначил этот парадоксальный афоризм, поэтому умышленно не назвал имя. На старой работе приходилось изучать чуждую мне идеологию, чтобы лучше понять противника. Кстати, лесть — это та же ложь. Что вы скажете на это с литературной точки зрения?
— Ну, иногда лесть — это ложь, иногда — всего лишь преувеличение, а иногда — просто похвала. Позвольте на правах хозяйки поухаживать за вами. Мясное ассорти? Свежий хлеб, масло, а это маргарин. Вот сыр, бисквиты. Вы пьете чай со сливками? И еще, в этом чайнике чай зеленый, а в этом — черный. Но если вы пьете чай без кофеина, я могу предложить фруктовые пакетики…
— Не стоит сразу обрушивать на меня так много информации. Простой черный чай без сахара, сливок и лимона, но покрепче. А остальное я осмыслю сам. Вы позволите?
— Замечательно! Минимум слов, максимум информации. Вот что значит военный человек. Извините,
