рукоятью и не прикончить милорда на месте. Но тогда знание, которое я хотела получить, умерло бы вместе с ним, и я бы навсегда лишилась шанса обрести покой.
– Милорд, я читала ваше признание, – сказала я. – Меня радует, что вы согласились облегчить душу.
– Это было совсем не просто, – ответил он. – Смотреть в глаза судей и рассказывать о том, что я совершил… У меня чуть не разорвалось сердце.
Мое сердце окаменело, и я больше не испытывала к нему жалости.
– Вы сказали, что начали совершать свои преступления, примерно когда умер ваш дед. Я удивилась, милорд, когда это прочитала.
– Мне жаль, что вы это узнали, матушка Жильметта.
– Да, мне было очень трудно. Я постоянно думаю о том, что могла бы оказать на вас более сильное влияние, чем оказала.
– Я был молодым человеком, к тому же невероятно упрямым. Вам не следует себя винить…
– В течение всего суда я считала, что не справилась со своими обязанностями, и это стало причиной вашего дурного поведения. Но я перестала себя ругать. – Я достала из рукава баночку из-под крема.
Он посмотрел на нее, и из ребенка, пойманного на лжи, превратился в вора, которого застали со шкатулкой с драгоценностями в руках. Я видела, что он сильно смущен, но мне было этого мало.
– Я даю вам возможность еще больше облегчить вашу душу, – спокойно проговорила я.
Он посмотрел на баночку, затем поднял глаза на меня, и на лице у него появилось жесткое выражение.
– Мне больше нечего сказать, – ответил он.
– Лжец, – прошипела я и услышала в своем голосе дьявольские нотки. Жиль де Ре тоже их услышал. – Если вы сейчас мне не расскажете все, я сделаю так, что ваше положение станет еще хуже.
Он заметно напрягся, я видела, что он возмущен, несмотря на все мои угрозы. Да, сбросить этого воина с лошади не так-то просто.
– У вас нет власти, – с презрением выплюнул он. – Теперь мою судьбу будут определять судьи.
– Никакого суда и судей не было бы, если бы не я.
Он тупо уставился на меня.
– Вы несказанно удивитесь, сын мой, когда узнаете, что именно я затеяла это дело. Разумеется, я не знала, чем оно закончится. Но ваши судьи у меня в огромном долгу, потому что, если бы не мое любопытство, им не представилась бы возможность устроить для вас этот ад. Именно я отправилась поговорить с мадам ле Барбье, когда она сообщила о пропаже сына, и я побывала в Бурнёфе…
Он не мог произнести ни слова, пока я говорила. А я не смогла сдержать ликующей улыбки, когда закончила. Я не была обязана сообщать ему, что только Жан де Малеструа знал о моей роли в этом деле и что он ничего не сделает, чтобы изменить решение суда ради меня. Пусть думает, что я могу повлиять на его судьбу.
Он рыскал глазами по комнате, словно надеялся найти путь к отступлению и хотел оказаться как можно дальше от меня. Но ему негде было спрятаться; всего в нескольких шагах за дверью стояли стражники, и они не позволят ему ничего сделать.
Я протянула в его сторону баночку от крема, а когда он отвернулся, поднесла ее к самому его носу.
– Говорите, – приказала я. – Я желаю знать, что случилось с Мишелем. В подробностях.
Неожиданно он как-то весь обмяк.
– Вы же знаете, матушка, как я любил Мишеля. Я боготворил землю, по которой он ходил; он был всем, чем я сам хотел стать. Прозрачная кожа, великолепная улыбка, сияющие глаза – ангел Божий на земле! Разве я мог не желать его?
Но он был чистым и благородным и отчаянно сопротивлялся всем моим попыткам к нему подступиться. С Жаном все было проще; он давал мне то, что я хотел, частично, я потребовал большего, но он стоял на своем. Но Мишель, прекрасный Мишель, образец для подражания, ни за что мне не отдавался, как бы я ему ни угрожал, а я ведь так мечтал им обладать.
Я угрожал ему так же, как Жану, обещал уничтожить его отца, если он мне не уступит. Безрезультатно. Он повторял, что его отец скорее согласится расстаться с прекрасным местом при нашем дворе, чем позволит своему сыну стать жертвой содомита, и добавлял, что я могу делать все, что пожелаю, но он ни при каких условиях не станет участвовать в моих развлечениях.
Я любил его и ненавидел одновременно; меня возмущало его упрямство и восхищала сила характера, а еще я завидовал, что у него есть отец, который так его любит, когда моему, похоже, не было до меня никакого дела. С каждым днем я все упорнее пытался добиться своего.
Я отнял у этого мира Мишеля, мадам, потому что он не желал мне в нем принадлежать. Я искренне надеюсь, что встречу его на том свете, если, конечно, Бог позволит нам свидеться. Я знаю, что у него будут крылья и сияющая корона, он это заслужил. Я перестал настаивать на исполнении своих желаний, он меня не боялся, и я не мог рассчитывать, что он исполнит их добровольно. Между нами установилось хрупкое равновесие, позволявшее нам оставаться товарищами, по крайней мере внешне. Я знал, что заполучить его я смогу только силой и никак иначе. Я решил, что так и будет, но мне было трудно сдерживаться.
Однажды я сказал ему, что хочу отправиться вместе с ним на охоту. Сначала Мишель отказался; он собирался сделать уроки до прихода нашего наставника, так он сказал. Но причина показалась мне притянутой за уши, потому что наш наставник уехал к себе домой после смерти моего отца. Он заставил меня пообещать, что я не стану к нему приставать и требовать, чтобы он позволил мне к себе прикоснуться, и я дал ему слово. Он остался доволен. Тем утром мы покинули замок, прихватив с собой ножи и пращи, собираясь поохотиться на индеек. Нам не разрешали уходить одним, поскольку все боялись дикого кабана. Мои слуги были заняты делами, и нам с Мишелем удалось ускользнуть. Ощущение свободы показалось мне таким восхитительным, ведь мне редко удавалось остаться без присмотра – всегда кто- нибудь стоял рядом, чтобы либо исправить мои ошибки, либо удовлетворить желания. Не потому, что так требовали мои отец, или мать, или вы, моя дорогая няня; на этом настаивал дед.
Он потянулся ко мне и погладил по щеке холодными пальцами демона. Я не шевелилась.
– Мы дошли до дубовой рощи; вода в реке поднялась, и течение было очень быстрым, потому что в тот год выпало много дождей. Земля оставалась сырой, но нам это не мешало. Мы были одни, что случалось так редко, и, хотя я дал слово, я не мог держать себя в руках. По правде, мадам, я и не хотел сдерживаться. Спаси Господи мою душу, я мечтал сделать с вашим сыном то, что сделали со мной, потому что начал получать от подобных вещей удовольствие.
– Но… кто?
– Разве вы не знали, мадам? Grandpere, naturellement[78]. Мишель шел впереди меня, выгоняя птиц из кустов, а я наблюдал за ним. К тому времени, когда мы подошли к роще, меня так заворожили его грациозные движения, изящество рук и ног, что я подошел к нему и схватил его сзади. О, он был очень сильным для такого стройного и хрупкого мальчика; он отчаянно сражался со мной, стараясь высвободиться, и попытался от меня убежать. Я испугался, что, если ему это удастся и он вернется в Шантосе, он обо всем расскажет, и последствия будут очень неприятными. Я не мог допустить, чтобы мой дед узнал о задуманном мною. Даже представить себе невозможно, как бы он себя повел.
Поэтому я постарался помешать ему вырваться, у меня не было выбора. Я сжал его горло и так держал, но не слишком долго, чтобы не убить его. Однако этого хватило, чтобы он успокоился. Я ничего не планировал заранее, и у меня не оказалось ничего такого, чем я мог бы его связать, пока буду получать свое. Однако я вспомнил переплетенные внутренности, которые вывалились из распоротого живота моего отца, и решил, что Мишель не сможет сбежать, если я использую его внутренности вместо веревки. Я вытащил свой кинжал и, пока он пытался сделать вдох, распорол ему живот, прямо через рубашку, чтобы не забрызгаться кровью. Затем я осторожно вытащил горсть внутренностей. Мне требовалось что-то около метра, чтобы привязать его к ближайшему пню, но наружу выпало больше. Я не мог терять время и заталкивать их обратно. Потом я перевернул его на живот – он попытался немного приподняться, наверное, чтобы не касаться земли, но это возбудило меня еще сильнее.
Все произошло очень быстро. Я был молод и очень возбужден. Я ожидал, что он будет кричать, но он не доставил мне этой радости. Не знаю, находился ли он в сознании, когда я в него вошел, но, когда все закончилось и я снова перевернул его на спину, глаза у него были открыты и полны ненависти, которая
