моих обязанностях.
– Мы не можем освободить вас от ваших обязанностей, чтобы вы посвятили себя этому делу.
– Да перестаньте, пожалуйста. – Я поморщилась. – У нас тут полно бездельников, которым не повредит немного поработать.
– Ну, хорошо, – проговорил он. – Тогда считайте, что лично я не могу вас отпустить.
– В таком случае я организую свое расследование таким образом, что вам не придется меня отпускать.
Уголок его рта едва заметно дрогнул.
– Хорошо, если вам так хочется провести расследование на более детальном уровне, я даю вам свое согласие.
Мне требовалось его благословение, но я решила, что согласие тоже подойдет.
– Мы передадим ваши ежедневные обязанности сестре Элен, – добавил он. – Она очень старательна и мечтает о более высоком положении. Она прекрасно вас заменит.
Он всегда должен нанести последний удар. Жан де Малеструа увидел огорчение, появившееся у меня на лице, потому что поспешно проговорил:
– Разумеется, она не может совсем занять ваше место, и нам всем будет вас не хватать. Не беспокойтесь, как только вы закончите расследование, все снова встанет на свои места. И мы будем очень рады видеть вас среди нас.
– В таком случае, с вашего позволения, я не буду тратить время и начну немедленно.
– Жильметта, не стоит так спешить. Будет лучше, если вы начнете после Прощеного воскресенья, – сказал епископ. – В конце концов, вы мне будете очень нужны, как, впрочем, и всегда.
Чтобы стоять у стены во время подготовки. Конечно же, заменить меня просто невозможно.
– Разумеется, ваше преосвященство. Это будет разумно.
Я считала, что ничего разумного в его словах нет.
Так самая священная неделя года стала казаться мне бесконечной. Я с нетерпением ждала возможности приступить к расследованию, но это все откладывалось – я должна была внести свою лепту в трудную задачу пробуждения религиозного духа у прихожан, хотя прекрасно понимала, что в таком огромном приходе, как наш, большинство из них скорее получит удовольствие от праздничного ужина, чем от очередной порции духовной пищи. Несмотря на богатство и процветание, в Нанте много бедняков, пострадавших от бесконечных войн и, соответственно, жестоких поборов.
Прошла Страстная пятница; печаль, которую она принесла, окатила нас своей волной и отступила перед радостным ликованием Воскресения Христова. Пасха в этом году была рано, в конце марта, и, когда наша процессия направилась в собор, весенний воздух пронизывала прохлада. Вдоль всего нашего пути на грязных улицах стояли верующие, у некоторых на ногах вместо обуви были намотаны тряпки, но люди надеялись увидеть епископа и его свиту, гордо шествующих в священной процессии. Впрочем, даже имевшие обувь счастливчики промочили ноги, и я знала, что после службы на полу собора останутся разводы грязи, за уборку которых теперь будет отвечать сестра Элен.
В собор набилось множество прихожан в праздничной одежде, которую люди надевали только по самым торжественным случаям. Однако то, что, по их представлениям, считалось нарядным, не являлось таковым ни по каким меркам. Услуги мадам ле Барбье очень пригодились бы многим из тех, кто явился в тот день на службу. Я огляделась по сторонам, но так и не обнаружила ее среди прихожан.
Несмотря на отчаяние и нищету, большинство этих людей не теряли надежду и обращали к Богу самые искренние молитвы. Ведь был день возрождения, обещание весны. Воздух был прохладным, ярко сияло прозрачное солнце, напоминая всем, что скоро оно станет дарить людям тепло, весело щебетали птицы, словно разбуженные самим Богом.
У нас были и собственные птицы на хорах в задней части собора – мальчики и мужчины с ангельскими голосами. Я закрыла глаза и позволила их пению наполнить все мое существо.
Я отдалась на волю сладостного песнопения, но открыла глаза, услышав, что один голос звучит отдельно от остальных. Этот голос был мне хорошо знаком.
Я находилась в передней части собора и обернулась, чтобы взглянуть на хор.
– Боже праведный… – едва слышно прошептала я.
Брат Демьен сидел прямо передо мной, и, потянувшись к нему, я дернула его за рукав. Очевидно, я помешала его искренней молитве, потому что он обернулся и сурово на меня посмотрел, что случалось не часто.
Я показала наверх.
– Смотрите… в хоре, – прошептала я.
Он приложил руку к глазам, чтобы прикрыть их от солнца, которое проникало сквозь расположенное в задней части собора окно.
– Благословение Богу, – так же шепотом проговорил он. – Буше! Но… почему он не в Машекуле? Боже мой! – Брат Демьен с изумлением посмотрел на меня. – Герцог, наверное, переманил его от милорда Жиля.
Мне его предположение показалось маловероятным.
– Интересно, как ему это удалось – милорд и Буше были близки, словно близнецы-братья.
– Судя по всему, больше нет.
Андре Буше прославился в наших краях – и вполне заслуженно – он был молод и красив, а еще обладал голосом, который мог быть оскорблением самому Богу своим совершенством, если бы не Он его сотворил и если бы Буше не использовал его для прославления Создателя. Жиль де Ре однажды услышал его в приходе Сент-Этьен, который является его собственностью, и забрал в хор своей церкви Святых праведников. Церемония, сопровождавшая введение Буше в хор, поражала воображение и стала темой множества разговоров, хотя никому так и не удалось в точности передать все детали, даже таким же музыкантам и певцам, – ее окутывала совершенно особая атмосфера. Теперь же, будучи избалованным самыми разными привилегиями, певец ожидал соответствующего отношения и вел себя вызывающе, если его что-то не устраивало.
Довольно долго ходили скандальные слухи касательно того, как милорд носился с мальчишкой. Рене де ла Суз возмущался тем, что он тратил на него огромные деньги.
– Божественное сопрано встречается редко, и его следует лелеять, – говорил милорд в свою защиту.
– И еще труднее сохранить, – возражал его брат. – Они вырастают, и голоса у них меняются.
Однако с Буше ничего подобного не случилось.
– Как вы думаете, сколько ему сейчас лет? – спросила я у брата Демьена.
– Наверное, двадцать два.
– Он поет так же, как когда ему было двенадцать.
Я не слишком преувеличивала, а про себя подумала, не сделали ли его кастратом. Возможно, это даже мог быть его собственный выбор. Решение он должен был принять еще подростком, до того как познал мужские желания.
Наверняка мы были не единственными, кого удивило присутствие Андре Буше, потому что люди вокруг нас начали перешептываться. Но, когда он снова запел, все голоса стихли. Песнопение, словно шелковая лента, стекало с его губ, мелодия была сладостной и священной, и загадочной одновременно – и мы все были зачарованы.
Затем к нему присоединился другой голос, и еще один, и еще, пока весь хор не зазвучал в такой идеальной гармонии, что казалось, будто это один голос, над которым парит голос
