Он зашагал к кустам, опустив руку, словно собирался снять штаны, а на самом деле держа ее около рукояти меча. Я услышала тихий шорох, когда клинок покинул ножны, и какую-то возню. Естественно, я повернулась посмотреть, что происходит; здравый смысл требовал, чтобы я выехала из-за деревьев на поляну, но настоящий воин, который хочет остаться не замеченным неприятелем, никогда так не поступит. Вот я и сидела на своей лошади, перепуганная до полусмерти, и наблюдала за раскачивающимися у меня за спиной ветками. Криков не было слышно – только тихий, быстрый разговор, словно наш гость тоже не хотел, чтобы его увидели люди милорда де Ре. А потом все стихло.
Несколько мгновений ничего не происходило, а потом появился наш солдат и вытолкнул вперед пленника, которому успел связать руки за спиной. Незнакомец споткнулся, но сумел сохранить равновесие и выпрямился перед его преосвященством. Взглянув в его суровое лицо, он тут же ему поклонился.
Это был священник!
– Говори, как ты тут оказался, брат, и, надеюсь, дело у тебя важное, – не повышая голоса, приказал Жан де Малеструа.
Продолжая кланяться, священник произнес слегка дрожащим голосом:
– Простите меня, ваше преосвященство.
– Сначала расскажи, какой грех ты совершил.
– У меня много грехов, – поспешно проговорил священник, – но я прошу вашего прощения за то, что подкрался к вам. Я не хотел, чтобы милорд узнал, что вы здесь, и потому не мог открыто пройти через поляну, а мне нужно с вами поговорить.
– За это мы тебе благодарны, – ответствовал его преосвященство. – А теперь говори, как ты узнал, что мы здесь?
– Я шел за молодым священником от самой деревни.
– Он тебя не заметил?
– Нет, ваше преосвященство.
Жан де Малеструа с укором посмотрел на брата Демьена, затем повернулся к священнику.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Ла Рош, – ответил он. – Ги.
– Итак, брат Ги, я должен тебя спросить: почему ты прямо не поговорил с братом Демьеном, когда он был в деревне?
– Мне нечего было сказать про нападение на собор, а я понял, что его интересовало именно это. Я служу в маленькой часовне в противоположном конце деревни и не был свидетелем чудовищного преступления. Но один из наших людей видел ваш отряд на дороге.
– Мы не встретили никаких людей по пути.
Ла Рош едва заметно улыбнулся.
– Значит, он хорошо спрятался. Мы в этом сомневались.
– Шпион?
Священник кивнул.
– Мы разместили в лесу наших людей, – сказал он и, увидев удивление на лице епископа, пояснил: – Мы решили следить за лесом, ведь демоны уносят наших детей.
Жан де Малеструа промолчал, а священник продолжал:
– Наш человек сообщил нам, что среди вас аббатиса.
Это было сказано с особым значением, он явно имел в виду не какую-то аббатису, а именно меня. Он посмотрел на меня, а я принялась смущенно оглядываться по сторонам.
Жан де Малеструа окинул меня критическим взглядом.
– Похоже, вы тут стали довольно известны, сестра, – прошептал он.
– Судя по всему, да, – так же тихо ответила я. – И да простит меня Бог.
Он недовольно фыркнул и заявил, снова шепотом:
– Посмотрим.
Священник сделал шаг в мою сторону, и солдат потянулся к нему, собираясь помешать, но одного взгляда Жана де Малеструа хватило, чтобы он замер на месте.
– Я могу вам кое-что сказать, матушка?
Я тут же взглянула на епископа, который отвернулся, предоставив мне самой принимать решение.
– Можете, – сказала я и выпрямилась в седле, наслаждаясь значимостью момента. – Только поспешите, потому что уже темнеет.
– Из Бурнёфа до нас дошли слухи, что вы выслушали множество историй про исчезнувших детей. У нас тоже есть такая история.
– У вас? – удивилась я.
– Да. В лесу меня ждут другие жители деревни. – Он показал себе за спину и выжидающе посмотрел на нас.
– Сколько? – спросил его преосвященство.
– Семеро, – ответил священник.
Достаточно, чтобы с нами справиться. Но зачем раскрывать число, если у тебя нечистые намерения? Или он нас обманул, чтобы завоевать наше доверие? Какое же оно трудное, это военное дело! Я посмотрела на Жана де Малеструа, но его лицо оставалось непроницаемым. Я же всем своим видом говорила: «Прошу вас, давайте выслушаем их…»
Наконец он кивнул, мы развернули наших лошадей и последовали за ла Рошем.
Почти сразу стало ясно, что нам нечего бояться; среди семерых людей, поджидавших нас, оказалось три женщины, один старик и, разумеется, священник. Двое других были сильными мужчинами, но я не заметила у них оружия.
После приличествующих случаю приветствий его преосвященство проговорил:
– Вы пришли издалека, чтобы нам что-то рассказать.
Затем Жан де Малеструа оглядел группу и спросил:
– Кто-то из вас является родителем пропавшего ребенка?
– Нет, – ответил священник. – Он сирота.
– Его мать умерла во время родов, – добавила одна из женщин.
Этого боится каждая женщина, когда у нее начинаются схватки.
– А отец? – спросила я. И снова ответил ла Рош:
– Умер два года назад от чахотки. Он прекрасно заботился о мальчике, пока не заболел.
– Отец был моим сводным братом, – добавила другая женщина, – и, когда понял, что умирает, он попросил меня позаботиться о мальчике или, если я не смогу этого сделать, найти для него хорошую семью. Но у меня не было возможности прокормить еще один рот. – Она смущенно опустила глаза.
– За ним присматривал весь наш приход, – сказал священник. – Мы все его очень любили. Он был очень набожным и сообразительным и с удовольствием изучал латынь. Я даже начал подумывать, что из него получится хороший священник.
Жан де Малеструа слушал их, но ничего не говорил.
– Мы потеряли сына, – добавил ла Рош, – а наш Бог, возможно, лишился слуги.
– Мы все слуги Господа, брат.
Продолжая, священник посмотрел на меня.
– Я знаю, очень необычно, что мы все пришли рассказать о нем, матушка, но за него некому заступиться.
– В таком случае это должны сделать вы, – сказала я. И тут все заговорили одновременно.
– Он был хорошим мальчиком, несмотря на трудное положение, в котором оказался. И всегда радовал тех, кто его знал. Очень хороший, достойный ребенок.
А в самом конце молодая женщина проговорила:
– Мы знаем, что пропали и другие дети. Это больше нельзя отрицать.
«Здесь едят маленьких детей».
– Как его звали? – наконец спросил епископ.
– При крещении ему дали имя Жак, – ответил священник. – Но мы ласково называли его Жаме. Отца звали Гийом Брис.
