Она знаком показала на мужчину, который спал прямо на голой земле.
– Расстояние до них было примерно как до него. Может, даже меньше.
Получалось не больше пары шагов.
– Значит, вы смогли хорошо рассмотреть рубашку.
– Очень хорошо. Месье Прелати держал ее на вытянутых руках, чтобы не запачкаться. Так что она оказалась практически у меня под носом.
– Вы говорили, что посередине она была разорвана…
– Не разорвана, а разрезана – скорее всего, ножом, – сказала она, ответив на вопрос, который я не успела задать.
Меня вдруг захватил нездоровый интерес, о котором говорил Жан де Малеструа, и мне стало не по себе.
– А вы не могли бы вспомнить, мадам… в каком месте был разрез?
– От подола почти до самого горла. Вокруг него ткань так пропиталась темной кровью, что края набухли. А еще я заметила, что нижняя часть разреза была неровной.
Мысленным взором я увидела нарисованную ею картинку и представила, как нож входит в мягкую плоть детского живота. Мне стало нехорошо, я покачнулась и ухватилась рукой за мадам Рондо, на лице которой тут же появилось беспокойство.
– У меня всего лишь закружилась голова. Сейчас все пройдет, – попыталась я успокоить ее.
Но прежде чем все прошло, в голове возникло несколько страшных образов. Я сделала глубокий вдох.
– Получается, что нож распорол рубашку и живот ребенка одновременно, ничего другого просто не может быть.
– Да, матушка. Ребенка, который был в этой рубашке, убили как ягненка.
Неровный разрез у самого подола, края которого набухли от крови; я попыталась себе его представить.
– Мадам, а в каком направлении расширялось кровавое пятно? – спросила я.
Она несколько минут смотрела на кашу, равномерно ее помешивая, но глаза ее были устремлены куда- то в пустоту. Она положила ложку на край горшка и только после этого заговорила.
– Около шеи собралось очень много крови. Выходит, она поднималась наверх. – Она озадаченно посмотрела на меня. – Но как такое может быть?
Ребенка подвесили вниз головой.
Я почувствовала, как к горлу подкатила тошнота. Когда мне удалось с ней справиться, я спросила:
– Как вы думаете, сколько лет было ребенку, которому принадлежала рубашка?
– О, он был маленьким. Не больше семи или восьми лет.
Перед моим мысленным взором появился Мишель в возрасте семи лет. Он забрался на колени моей памяти и обхватил меня за шею своими маленькими ручонками.
– Звери, – прошептала я. – Грязные звери.
– Да, матушка, – проговорила Перрин.
Я вежливо поблагодарила ее за все, что она мне рассказала, затем повернулась и прошла через лагерь. Подол моего облачения волочился по земле, но я не обращала на это внимания. Здесь стало еще больше людей, чем когда я пришла; и все они, казалось, не сводили с меня глаз.
К тому времени, когда я вернулась во дворец, Жан де Малеструа уже покинул свои личные апартаменты и отправился в часовню, так что мне предстояло объяснить ему, где я пропадала, лишь вечером. В отличие от брата Демьена, который видел, как я уходила.
– Где вы были? – налетел он на меня. – Я начал волноваться! Его преосвященство тоже вас искал. Мы опаздываем на заседание.
Да, и можем пропустить новый поток пронизанных болью историй. Я попыталась почувствовать огорчение и не смогла.
– Я ходила в лагерь, чтобы поговорить с Перрин Рондо, – ответила я.
Молодой священник быстро перекрестился и произнес короткую молитву, словно я заразилась страшной болезнью.
– Зачем?
– Я хотела задать ей несколько вопросов, брат. Про рубашку, которую она видела.
Мне не было необходимости объяснять, почему рубашка меня заинтересовала; брат Демьен слышал историю Гийома Карли. Вместо этого он принялся поносить несчастную женщину.
– Она страдает припадками, сестра, демон, наверное, еще не отпустил ее… знаете, она тряслась, как недужная, когда давала вчера свои показания.
– Я уверена, что ей удалось освободиться от действия злых сил, напавших на нее вчера. Когда я ее нашла, она, точно как наш Спаситель однажды, кормила страждущих.
– Демон может обмануть нас ложной добродетелью. Он покажет вам свет и уведет во мрак. Отравит фальшивыми обещаниями и заставит поверить…
– Хватит, – перебила я его и скрестила на груди руки. – Слушая вас, можно подумать, что вы собираетесь надеть митру, брат.
– Не нужно быть епископом, чтобы говорить о зле, которое несет дьявол.
– Почему не нужно? И не бойтесь за мою душу, брат, я вернулась, сумев ее сохранить, – заявила я.
– Надеюсь, вы остались довольны ее ответами.
– Насколько такое возможно в данный момент.
Но, как это часто бывает, ответы мадам Рондо вызвали лишь новые вопросы. И мне придется отправиться еще куда-нибудь, чтобы найти ответы на них.
Все, что происходило и о чем говорилось в суде, почти сразу же становилось известно в лагерях вокруг дворца и окружающих его деревнях, словно речи передавались по какому-то невидимому каналу. Никто ни о чем другом не говорил, но так бывает всегда – мы отказываемся наслаждаться ароматом божественных роз, когда нас привлекает запах грязи. Накануне вечером я услышала у себя над головой шорох и, подняв голову, увидела небольшую стаю голубей, которые кружили над одной из башен. Они беспорядочно метались несколько минут, а потом разлетелись в разные стороны. Но как только они исчезли, им вслед выпустили новую стаю. По всей Франции и Бретани члены королевского двора, аристократы и церковники получат маленькие листочки бумаги с написанными на них важными сообщениями. На следующий день птицы непременно доберутся до Авиньона, и мой сын, которому я, к своему великому стыду, так и не ответила на письма, наполненные словами любви, узнает о том, что у нас здесь происходит.
– Герцог Иоанн, наверное, очень интересуется новостями, – сказал мне брат Демьен, глядя, как исчезают из вида птицы.
– Он мечтает растоптать милорда, – ответила я, – впрочем, дела милорда совсем плохи и без его участия. Интересно, когда он предстанет перед нами. Герцог умоет руки, словно не имеет к этому никакого отношения, но свою выгоду не упустит. Очень нехристианское поведение. С другой стороны, вокруг него столько людей, которые ведут себя по-христиански – за него.
Новости сообщал один и тот же глашатай, который в конце каждого дня выходил на большую площадь перед епископским дворцом. Послушать его собиралась огромная толпа, и в его шляпу щедро летели монеты, потому что он был великолепным рассказчиком. Слушатели вскрикивали и стонали, а потом потрясали кулаками, когда удивление уступало место гневу. По мере того как росло количество сообщений о пропавших детях, росла и ярость простого народа в адрес правителя.
Глашатай рассказал о новых ужасах и поведал несколько историй о том, как запугивали простых людей слуги Жиля де Ре:
– Около шести месяцев назад поденщица, которая работала во дворце, рассказала мне, что видела кровавый след маленькой ноги. Она пошла позвать управляющего, но, когда они вернулись, след исчез. Бедная женщина потеряла свое место из-за того, что заговорила…
И истории о безрассудной храбрости.
– Была темная, безлунная ночь. Я стоял на стене замка в Машекуле, потому что не сомневался: гнусные мерзавцы обязательно предпримут какое-нибудь непотребство. Я твердо решил, что, если они захватят еще одного ребенка, я без колебаний созову мужчин из близлежащих деревень, чтобы отвести милорда де Ре к
