— Пожалуйста, сэр, — плачущим голосом заговорил он. — Я не хотел проявить неуважения и не собираюсь охотиться в заповеднике его величества. Мне нужно лишь проехать через него.
— Всем, кто живет в округе, известно: его величество предпочитает, чтобы путешественники объезжали его угодья.
— Знаю, сэр, знаю, хотя я вообще-то не из здешних мест. И прошу у вашей светлости прощения, но…
— Не мне прощать или не прощать тебя. Это земли короля, а я всего лишь его скромный слуга. Теперь убирайся отсюда, если не хочешь пострадать. Вряд ли стоит напоминать, что королевское правосудие действует скоро и жестко.
Человек оглянулся и снова посмотрел на Шандоса с крайне расстроенным выражением лица.
— Не могу я вернуться, сэр.
— Почему бы это?
— Я боюсь чумы! — выпалил человек. — Говорят, она снова здесь!
— Мы слышали, что она снова в Европе, но о ее появлении в здешних местах ничего не известно, — насмешливо ответил Шандос. — Как и о том, что она пересекла Ла-Манш. Но даже если и так, мы слишком далеко к северу, чтобы стоило волноваться. — Он свесился с седла, пристально разглядывая человека. — Если, конечно, ты сам не заразился.
Кэт подскакала поближе, чтобы лучше расслышать ответ человека.
— Нет, клянусь, я не заразился, но боюсь оставаться там, на севере!
— Из-за этого ты бросил свой дом и заехал так далеко на юг?
— У меня нет дома, сэр. Я нищий.
Он развел руками, демонстрируя свои лохмотья. Шандос скептически посмотрел на мула.
— Нищие не разъезжают верхом.
— Мул принадлежал моему лучшему другу. Он умер, я похоронил его и сам стал заботиться о муле, как и должен добрый христианин. По-моему, это справедливо. Друг и сам захотел бы, чтобы мул был у меня.
— Очень великодушно с твоей стороны, — усмехнулся рыцарь, — и с его тоже. Но может, ты заразился от своего друга, поскольку едешь на его муле.
— Ох, нет, сэр, нет! Я… Я не заразный. Смотрите! — Он оттянул ворот, демонстрируя ужасно дряблую шею, на которой, однако, бубонов не было. — Последние дни за моим другом ухаживали Христовы братья… Они забрали его к себе, чтобы он умер со словами утешения.
— Но… если он заразился чумой, тогда и братья тоже должны умереть!
Все взгляды обратились к Кэт, которая выпалила эти слова, не сумев сдержать беспокойства. Человек поднял на нее взгляд.
— Прошу прощения, миледи, но на все воля Божья, и тут уж ничего не поделаешь.
Воцарилось гробовое молчание; всем приходилось слышать рассказы о монастырях, где монахи запирались внутри, надеясь, что чума не проникнет к ним, но вместо этого становились ее жертвами.
— Все это глупая болтовня! — сказал в конце концов Шандос. — С какой стати я должен верить тебе?
Человек перекрестился и вскинул руку.
— Клянусь, сэр, как истинно верующий христианин.
Шандос рассмеялся, однако его смех быстро угас.
— Ладно, можешь проехать. В честь свадьбы нашей принцессы.
Он посмотрел в сторону Изабеллы и уважительно поклонился ей. Принцесса выпрямилась в седле, почувствовав, что все взгляды устремлены на нее. Нищий, следуя примеру Шандоса, поклонился в пояс и неразборчиво пробормотал слова благодарности.
— Однако прежде подойди ко мне, — приказал Шандос.
С явной неохотой человек пришпорил пятками мула и оказался рядом с рыцарем. Не успел никто и слова вымолвить, как Шандос выхватил нож и сделал два аккуратных надреза на щеке человека, в форме наконечника стрелы. Потекла кровь, и, пытаясь остановить ее, человек прижал к щеке ладонь. Потом он отдернул руку, с ужасом посмотрел на нее и перевел взгляд на Шандоса.
— По этим меткам я узнаю тебя, если когда-нибудь снова встречу во владениях его величества, — сказал Шандос. — А теперь убирайся, пока я не передумал.
Бедняга неистово заколотил пятками бока мула, тот рванул с места и исчез в густом лесу, который так манил к себе Кэт. Чувствуя, как сердце переполняет зависть, она проследила за ним взглядом. Когда человек скрылся за деревьями, она посмотрела на Шандоса, сидящего на коне с бесстрастным выражением лица.
«И это мой единственный союзник кроме Чосера», — подумала она, глядя, как он разворачивает коня.
Когда с едой было покончено, монахини поднялись из-за стола первыми и начали уносить пустые тарелки.
— Ну, Гильом, неплохо, правда?
— Да, дедушка.
Мальчик потер глаза.
— Наверное, ты очень устал. День был долгий.
— Да, дедушка, — снова прозвучало в ответ.
— Что-то ты со всем соглашаешься.
— Да…
Мальчик замолчал, улыбнувшись тому, что повторяет одно и то же.
— Давай-ка поищем местечко, где преклонить голову.
Они встали и покинули зал вслед за остальными. Во главе процессии шел монах. Он нес в высоко поднятой руке факел, и в его свете Алехандро заметил в одном из узких темных коридоров аббатства идущую навстречу монахиню. Обеими руками она несла чашу с горячей водой, над которой поднимался пар, а под мышкой сжимала кусок белой ткани, возможно, полотенце, с торчащим из него кружевом.
Она тяжело протопала мимо, ни на кого не глядя, и в конце концов остановилась у какой-то двери и постучала. Послышался приглушенный ответ. Одной рукой придерживая чашу у бедра, другой монахиня открыла дверь и шмыгнула в ярко освещенную комнату. Алехандро услышал, как она сказала:
— Вот ваш кипяток, мадемуазель.
Алехандро резко остановился; они с мальчиком шли последними, так что никто этого не заметил. Гильом тоже остановился, но Алехандро похлопал его по плечу со словами:
— Иди дальше, малыш, я вскоре догоню тебя.
Гильом послушался, хотя с явной неохотой, и все время оглядывался на дедушку. Алехандро замер, прислушиваясь к разговору за дверью. Две женщины — одна монашка, которую он видел, и другая, неизвестная, с чистым, приятным голосом, — обсуждали всякие женские проблемы. Он подумал, что, может, более молодой голос принадлежит послушнице, которая готовится вступить в орден.
«Как странно, — мелькнула мысль, — что они приносят свою юную жизнь в жертву служению, а ведь могли бы рожать и растить детей!»
Он услышал звук льющейся воды; видимо, молодая женщина мылась. Эта мысль была ему приятна, и он улыбнулся.
Он прислушивался еще какое-то время, но без толку. Наконец вода перестала литься, и он подумал, что сейчас самое время потихоньку удалиться, поскольку монахиня, закончив свои дела, в любой момент может выйти и наткнуться на него.
Однако звук женских голосов действовал странно успокаивающе.
«Еще немного, — сказал он себе. — И если она откроет дверь, я сделаю вид, что просто прохожу мимо».
— Вот ваше полотенце, мадемуазель, — сказала монахиня.
— Спасибо. — Последовала пауза, во время которой молодая женщина, скорее всего, вытиралась. — Кружево просто замечательное. Очень похоже на дорожку на столе.
