— Вам нужно поговорить со мной? — ласково спросил он.
Я не ответил. Я взглянул на Ральфа. Проводив посетителей, он вернулся к графу и стоял около его кресла, бесстрастный, холодный.
Граф д’Антрим заметил мой взгляд.
— Ральф никогда не отходит от меня, — сказал он, — это — мое второе я. Впрочем, если вам угодно...
Я сделал протестующий жест. Я отнюдь не желал с первого же шага вооружить против себя этого молчаливого человека.
— Милорд, — сказал я, повышая голос, — я позволил себе остаться для того, чтобы воскресить в вас одно воспоминание.
Он удивленно поглядел на меня.
— Воспоминание?
— Да, воспоминание, милорд. Когда-то мы уже встречались. Это было в 1894 году, в Э-ле-Бене, в сентябре, в парке Виллы цветов.
Он на мгновение задумался.
— Да, в самом деле, я там тогда жил. Но вы в то время были, вероятно, еще очень юны, господин Жерар.
— Да, конечно, милорд. Мне было приблизительно столько же, сколько графине Антиопе, с которой я играл целый месяц. И я позволяю себе спросить вас, как ее здоровье.
Я говорил очень быстро, опустив глаза. Когда поднял их, увидал, что старик пристально в меня вглядывается, и в глазах его — выражение, которое я принял за изумление. Лицо бесстрастного Ральфа оставалось совершенно неподвижным.
— Вы знали Антиопу? — медленно проговорил граф д’Антрим.
По-видимому, в голове его совершалась какая-то трудная работа. Было видно, что он старается припомнить меня. Впрочем, так естественно, что он забыл меня.
— Вы знали Антиопу! — повторил он.
— Да, милорд. И именно графиня Кендалль, двадцать лет назад, представила меня вам.
Он поглядел на меня и покачал головой.
— Вы сделали за эти двадцать лет большую карьеру, — сказал он.
Я покраснел до ушей. Он не заметил этого. Весь он ушел в собирание далеких воспоминаний.
— Да, — проговорил он наконец с усилием, — припоминаю. Кажется припоминаю. Маленький Жерар, ребенок, со старой дамой в черном, которую так пугали шалости Антиопы. Припоминаю. Боже мой! Боже мой!
Я почтительно глядел на него.
— С прискорбием узнал я, прибыв сюда, — сказал я, — о том великом несчастье, которое постигло графиню Кендалль.
— О да, несчастье, громадное несчастье!
— Будет ли мне разрешено, — робко спросил я, — засвидетельствовать ей свое почтение?
— Конечно, конечно.
Он с трудом перевел дух.
— Сегодня вечером она обедает с нами. Ведь хозяйка дома — она, вы знаете, и то гостеприимство, какое оказывается вам, им пользуюсь и я. Но, может быть, вам было бы приятно до того...
Видимо, так неожиданно вызванные воспоминания о прошлом взволновали его.
Подошел Ральф и дотронулся до его плеча.
— Позволю себе заметить вашему сиятельству, вам нельзя так долго утомляться.
— Я кончил, Ральф. Кончил. Но то, что только что сказал мне господин Жерар, до того неожиданно, до того необычайно. Так я возвращаюсь к своему вопросу: вы, наверное, хотели бы еще до обеда повидать друга вашего детства?
— О я был бы чрезвычайно счастлив, милорд.
— Вполне естественно, конечно. Антиопа каждый день после завтрака ездит верхом. Возвращается около четырех часов. В пять, если хотите, за вами придут и проводят к ней.
За завтраком я лишь очень рассеянно слушал беседу (впрочем, полную интереса) между полковником Гарвеем и бароном Идзуми, касавшуюся японцев в Калифорнии. Когда я вернулся к себе в комнату, Уильям снимал со столика несколько положенных мною на него книг.
Он смутился и приостановил свою работу.
— В чем дело? — спросил я.
— Да вот профессор Генриксен, ваша честь...
— Чего же профессору Генриксену от меня нужно?
— Профессор Генриксен приказал мне разыскать ему в замке маленький легкий круглый столик. Он говорит, что ему это очень нужно, и что если ему такого столика не достанут, то он отправит свои чемоданы назад в Швецию. Кроме этого вот — ничего не могу найти. Если вы, ваша честь, ничего не будете иметь против...
«Что за сумасшедший», — подумал я.
Уильям стоял посреди комнаты, со столиком в руке.
— Несите ему, несите, — сказал я. — Да спросите, может быть, ему и туалетный столик тоже нужен.
— Нет, не нужен, ваша честь, — ответил Уильям с большим облегчением, — ему нужны только круглые столы.
Остальную часть дня я несколько раз принимался читать «Тристрама Шенди». В пять ко мне в дверь постучали. Показался г-н Ральф.
— Графиня ждет профессора, — сказал он.
Глава V
КЕНДАЛЛЬ (продолжение)
В тот день — в конце сентября 1894 года, когда я расстался с Антиопой — солнце клонилось к западу. Это было на берегу озера, близ пристани пароходов, на которых туристы отправляются в Хоткомб. Позднее, читая «Рафаэля», я упорно старался отыскать там это место, но никак не мог найти: в душе у поэтов так много неточного!
Большие деревья, с слегка пожелтевшими листьями, стояли так близко у воды, что концы ветвей купались в ней, образуя над маленьким заливчиком красивый голубоватый свод, и последние солнечные лучи пронизывали его играя золотыми пятнами.
Об этом солнце Савойи думал я, когда шел за господином Ральфом по коридору, который вел меня к образу моего детства, отделенному от меня двадцатью годами. Какая-то мистическая радость поднималась во мне. Сейчас увижу я Антиопу, увижу в тот самый час, в который с нею расстался. Проходя мимо высоких окон в коридоре, я каждый раз глядел на солнце, которое было когда-то свидетелем нашего прощания и которое теперь будет свидетелем нашей новой встречи.
Оно то выглядывало из-за шумных облаков, то скрывалось опять за ними, а под ними ночь стлала уже свои лиловатые тени. Доносился рокот океана. Минута была полна строгой и сосредоточенной торжественности.
Подойдя к двустворчатой двери, прикрытой темной бархатной материей, Ральф постучался.
Нам открыла дверь горничная. Она и Ральф обменялись какими-то знаками, затем горничная пропустила меня.
Пройдя очень скромную гостиную, я очутился в комнате графини Кендалль. Тотчас же увидал я Антиопу, лишь ее и видел. Она стояла на коленях и прикрепляла белые ярлыки к темно-коричневым холщовым мешочкам.
Я остановился на пороге. Она встала, подошла ко мне, протянула руку.
— Счастлива вас видеть, — просто сказала она. — Простите, я готовила эти пакеты, мешочки со сладостями, которые мы посылаем юношам из нашего графства, находящимся там, во французских окопах.
Я жестом показал, что мне было бы очень неприятно мешать ей в такой работе.
