натуры. Покой перекрыт деревянным раскрашенным потолком на стропилах. Посредине открывается арка, а за ее ажурной железной решеткой видна длинная палата (та самая, где теперь фрески?), в глубине которой резко светится окно, рассеивающее холодные лучи по стенам и потолку. Тема настолько трудная и смелая, что она могла в начале XIX века поразить новизной (в аналогичной картине Гране) нашего Венецианова[264].
X - Пьеро
Развитие техники живописи
Доменико ди Бартоло стоит одинокой фигурой в искусстве Сиены. Живописцы, явившиеся после него (если не считать временно подпавшего под его влияние Кверчии), принадлежали опять к архаикам или, по крайней мере, к художникам, отстающим от главных течений времени. Умбрийская живопись, напротив, дала в течение всего XV века почти непрерывающийся ряд великолепных мастеров, сыгравших выдающиеся роли в развитии не только локальных, 'провинциальных' школ, но и самой флорентийской живописи, которую можно бы, в противоположность им, назвать 'столичной'. В Умбрии и в соседних Марках не замечается, впрочем, сосредоточения сил в одном месте. Все значительные города дали хороших или даже первоклассных мастеров, причем многие из этих художников большую часть жизни провели за пределами родины, распространяя добытый опыт и достигнутое мастерство по всей Италии.
С одним из главных умбрийцев мы уже познакомились в лице самого Джентиле да Фабриано. Но чрезвычайно интересными по своей жизненности художниками представляются и современники Джентиле, оба брата - Лоренцо и Якопо Салимбени из Сан Северино, работавшие и на своей родине, и в Фабриано, в Фолиньо, в Кальи, в Пезаро и в Урбино. Их наиболее значительная работа - роспись оратория Св. Иоанна в Урбино - окончена в 1416 году, т.е. одновременно с тем, когда Джентиле насаждал свое изысканное искусство в Венецианской области.
С искусством Джентиле (которое, несомненно, было известно братьям Салимбени) сближают их живопись не только технические особенности, но и отражение в их творчестве приемов северных (ломбардских и французских) миниатюристов, а также склонность к сложным и пестрым композициям. Но рядом с аристократом и поэтом Джентиле братья Салимбени представляются все еще провинциалами. Им чуждо понятие о пропорциях, о перспективе, о логическом распределении света. В их композициях много прямо карикатурного и нелепого. Зато заслуживает уважения их решительность. Они берутся за все, перегружают свои композиции подробностями, а также стараются передать в фонах требуемый сюжетом характер местности, - явление в то время еще редкое. Так, в сцене, где изображено крещение народа, они пересекают всю фреску узким и темным потоком Иордана с сверкающими в воде рыбами, а пустыню изображают в виде остроганных масс, редко поросших низкими, густыми пальмами. Тут же придумывают они ряд характерных подробностей: палатки, разбитые для богатых паломников, столы и навес с импровизированной корчмой для народа, - мотив совершенно нидерландский.
Близко к Джентиле стоит и Пьетро из Реканати, работавший в 1420-х годах, а также автор интересного сложного образа с житием св. Лючии, находящегося в церкви этой святой в Фермо. Опять и в этой картине, наряду с чертами сходства с Джентиле или братьями Салимбени, вспоминаются и французские миниатюры. Всюду веет нежно-идиллический или нарядно-светский дух. Зато отметим как отсутствие грандиозной стильности флорентийского характера, так и уклонение от иконописной строгости сиенцев, несмотря на то, что в отдельных случаях влияние и Флоренции, и Сиены сказывается в Умбрии несомненно.
Вслед за тем наступает внезапное и полное сближение с искусством Флоренции в лице одного из величайших гениев XV столетия - Пьеро деи Франчески.
Пьеро[265], принадлежащий к поколению, бывшему лет на пятнадцать моложе Мазаччио, обозначает своим творчеством торжество совершенно нового начала в итальянской живописи - света Пьеро деи Франчески - это мастер plein air'a, простой, ясной, а главное намеренной озаренности.
И в XIV веке были художники, писавшие ярко, писавшие светло, но ни у одного из них мы не встречали при этом систему, настойчиво и удачно проведенную. Все, начиная от Джотто и Дуччио и кончая Гадди и Альтикиери, в сущности, только раскрашивали свои картины, и их яркие краски радовали глаз своей игрой. С задачами же света, если не считать нескольких попыток, мы в треченто не встречались вовсе, да и эти попытки принадлежали к 'исключительным' эффектам; то был свет, брошенный костром или ореолом небожителей (в сценах 'Рождества' и 'Явления ангела пастухам'). Напротив того, дневные сцены были всегда ровно освещены неизвестным источником, или, вернее, они были не освещены, а расцвечены.
В сравнении с тречентистами, в произведениях вождей флорентийского кватроченто - Монако и Липпи, Мазаччио и фра Беато - свет и воздух играют уже более значительную роль. Однако и у этих великих художников свет еще не 'самый смысл' картины, а лишь более усовершенствованный способ передачи видимости. И у них еще в этом отношении немало условного, резкого или безразличного. Несколько более сознательное и методическое отношение к освещению мы встречаем затем у Кастаньо и Учелло; но здесь уже не следует забывать, что как раз те произведения их, которые отличаются этой особенностью, исполнены после того, как Пьеро выступил со своими новшествами в самой Флоренции.
Картины Пьеро
Возникает, впрочем, сомнение: принадлежит ли честь такого 'оживления света' самому Пьеро или же его учителю и вдохновителю - Доменико Венециано? К сожалению, личность последнего мастера, умершего в 1461 году, впервые заявившего о своем существовании письмом от 1 апреля 1438 года и игравшего в свое время огромную роль[266], не поддается до сих пор исчерпывающему разъяснению[267]. Достоверно принадлежат Доменико всего три произведения: большой образ в Уффици - 'Мадонна со святыми', часть предэллы в Берлине и фреска 'Святые Иоанн и Франциск' в церкви Санта Кроче. Вопрос же, можно ли оставить за ним и профильные женские портреты в Берлине и в музее Польди-Пеццоли (в Милане), решен теперь почти всеми авторитетами в отрицательном смысле[268]. И вот все эти картины отмечены печатью исключительного дарования и непревзойденной в эту эпоху тонкостью красочного понимания. Чего стоит, например, чарующая музыка розовых тонов в уффициевской Мадонне, их волшебное согласование с серыми и желтоватыми оттенками. И в отношении света, светотени, эти картины несравненно совершеннее всего, что делалось в то время: в них исчезли резкие наивные приемы Липпи и Беато Анджелико.
Все же цельного образа мы по оставшимся фрагментам творчества Доменико составить не можем, и, во всяком случае, нежная, вся сдержанная и тонкая личность художника бледнеет и стушевывается при сопоставлении ее с грандиозной фигурой ученика и продолжателя Доменико - Пьеро из Борго Сан Сеполькро.
В свою очередь, и искусство Пьеро, в сравнении с произведениями Доменико Венециано, может показаться тяжелым, 'мужиковатым'. Если искать ему аналогии, то мы можем, с некоторой натяжкой, найти
