рухнули.
Еле переводя дух, страшный, с обгоревшими волосами, добежал я до великой герцогини. В парке уже образовались многочисленные группы. Рядом с нею и Гагеном стоял человек высокого роста. То был великий герцог.
— Господин Виньерт, — радостно воскликнул он, заметив меня, — наконец-то, какую тяжесть снимаете вы у меня с сердца! Вы откуда-то издалека!
— Действительно, очень издалека, ваше высочество, — шатаясь, отвечал я.
— Поддержите его, — крикнула Аврора Гагену. И маленький красный гусар повиновался.
— Берегитесь! — воскликнул вдруг великий герцог. — Вот этого-то я и боялся.
И подхватив жену, он отскочил назад, метров на десять. Все последовали за ним, ошеломлённые.
Огромный столб пламени розовато-золотистого цвета взлетел к красному небу; за ним последовал страшный взрыв. Стены замка разверзлись, пошатнулись и с грохотом обрушились.
Вокруг нас сыпались теперь всевозможные обломки, куски штукатурки, пылающие брусья, черепица, обгорелые балки.
Одна из них попала неподалёку от нас в капитана Мюллера, подошедшего несколько ближе к пожару. Мы видели, как он упал, с разбитою в кровь головою.
То взорвалась лаборатория профессора Кира Бекка.
Немедленно прибывшие пожарные пытались остановить огонь. Сзади, с парадного двора, доносился глухой мерный стук шагов бегущего скорым маршем гарнизона.
С огнём удалось справиться к часу. В половине второго начали извлекать трупы.
Около двух часов небо окрасилось в желтоватый цвет. То медленно зарождалась заря.
В тот момент мимо нашей группы прошло четверо солдат с носилками, и мы могли рассмотреть невероятно обезображенный труп профессора.
Великий герцог наклонился, взглянул на него, зачтем, снова набросив покрывало на ужасные останки, он тихо сказал:
— Этот старый безумец неизбежно должен был устроить когда-нибудь подобную историю.
Вот какое надгробное слово было произнесено над г. профессором Киром Бекком из Кильского университета.
Мы возвращались к левому крылу дворца: великая герцогиня, Мелузина и я. Было около шести часов. День обещал быть очень жарким. Над развалинами поднималось розовое солнце.
Мелузина присоединилась к нам в самом начале пожара. Она помогала до сих пор герцогине в заботах о раненых пожарных и солдатах, которых клали в зале празднеств.
Аврора шла, не произнося ни слова, и сами, обуреваемые вихрем мыслей, мы не нарушали её молчания.
Вдруг она подняла голову и, улыбаясь, показала мне на что-то в чистом небе, уже побелевшем от жары.
Появившаяся с востока птица проносилась над нашими головами. Она летела неровно, то поднимаясь, то опускаясь, подобно птицам, вроде перепела и рябчика, у которых слишком короткие крылья.
Она исчезла налево, в глубине английского сада, в стороне Мельны.
Ещё другая и третья пролетели и скрылись в том же направлении. Потом, вереницею, их пронеслось около двадцати штук.
— Первые дрозды, — сказала Аврора. — Они направляются к рябинам на берегу Мельны.
Мы подошли к её апартаментам.
— Бедная моя Мелузина, — странным тоном сказала она, — ты совсем выбилась из сил. Ступай отдохни немного. Я же пойду в беседку из зелени и попробую развлечься с этими птицами.
— Я тоже могу пойти, — сказала Мелузина.
— Нет, нет, — ответила великая герцогиня. — Рауль Виньерт проводит меня. Мне надо поговорить с ним. А ты, я приказываю тебе это, ступай отдохнуть. Только пришли мне ружьё и патроны. И одолжи Виньерту своё, ведь его — осталось там, под развалинами замка.
И, так как молодая девушка настаивала на своём желании сопровождать нас, Аврора сказала ей резко: «Ступай!»
Мелузина покинула нас. Она, действительно, казалась полумёртвой от усталости и волнения.
Чтобы не спугнуть дроздов, мы окольной дорогой направились к зелёному павильону, где когда-то произошла моя первая встреча с великой герцогиней Лаутенбургской. Дрозды поднимались иногда над рядами рябин, словно для разведки, и потом, успокоенные, снова садились на отдых.
Когда мы очутились в зелёной беседке, я решил, что надо устроить что-нибудь вроде бойниц, ибо заросли тут были необычайно густые и листва окружала нас свежей плотной стеной.
Великая герцогиня, по-видимому, совершенно не думала об этом. На лице её была написана твёрдая решимость. Я также ничего не говорил. Что мог я сказать ей? И мысли наши в этот трагический момент не были ли одни и те же? К чему же было обмениваться ими?
Вдруг напряжённое выражение, искажавшее её черты, несколько утратило свою суровость. Она заговорила шёпотом. Я был, по правде сказать, совершенно ошеломлён этою странною речью, этой не менее странной идеей идти в такой момент на охоту, за птицами, о привычках которых она мне сейчас рассказывала.
Заряженное ружьё лежало у неё на коленях, и вот что говорила она мне, с какой-то особенной улыбкой, заставившей меня опасаться — не оказали ли события этой ночи рокового влияния на её умственные способности.
— Дрозды. Вы хорошо знаете их, они такие же, как и певчие дрозды. Но они прилетают раньше. За этими птицами охотиться очень трудно, хотя на первый взгляд и кажется, что легко; в сущности, они страшные предатели. Знаешь, что они около тебя, как это знаем сейчас мы, но не видишь их. Только догадываешься о их присутствии. Приходится стрелять наудачу. У меня есть привычка. Поэтому, если я скажу вам: стреляйте, указав вам направление, вы выстрелите туда, не заботясь о цели. Вы пойдёте посмотреть и увидите на земле дрозда.
Она ещё понизила голос. Свистящие звуки послышались в нём. Протянув руку, она указала мне на край густой заросли, где чуть заметно шевелились листья.
— Стреляйте, — приказала она. — Стреляйте же…
— Но, — заметил я, озадаченный, — я не вижу…
— Какой бестолковый, — прошептала она. — Ну, так я.
Она прицелилась и спустила курок.
Раздался выстрел, за ним крик ужасный, раздирающий. Я трепетал, словно ветки, снесённые пулей.
Опираясь на дымящееся ружьё, великая герцогиня сказала мне с бледной улыбкой:
— Ступайте, посмотрите…
Я повиновался; шатаясь пробрался я сквозь чащу. За нею, в луже крови, уже впитывающейся в землю, с лицом совершенно развороченным зарядом, попавшим ей прямо в упор, корчилась в предсмертных судорогах Мелузина фон Граффенфрид.
— Ужасное несчастье! — не своим голосом закричал я.
Великая герцогиня вышла из чащи. Один глаз Мелузины вытек, другой пристально смотрел на Аврору, с выражением безумного ужаса и страдания. Аврора холодно взглянула на неё и прошептала фразу Гамлета после убийства Полония:
— Я хотела бы, чтобы то был кто-нибудь более значительный.
Страшно захрипев, Мелузина испустила дух.
Великая герцогиня стояла один момент неподвижно. На лице её была написана неумолимая жестокость, испугавшая меня. Она ни разу не вздрогнула под устремлённым на неё стеклянным взглядом убитой.
— Пойдём, — сказала она наконец. — Надо сообщить во дворце об этом новом несчастье.
Она взяла из моих дрожащих рук небольшое, украшенное золотой насечкой ружьё фон Граффенфрид и положила его рядом с трупом.
Затем она ушла быстрыми шагами, знаком приказав мне не двигаться с места.
Оставшись наедине с убитой, я сперва не решался посмотреть на неё. Куда девались прекрасный,
