научным сотрудникам. Одну из этих вакансий и занял Гордон, однако сразу же отношения между Лакином и Гордоном не сложились. Когда Лакин приходил в лабораторию Гордона, он всегда замечал какой-нибудь беспорядок: моток провода, о который он чуть не споткнулся, или плохо закрытый дьюар — в общем, ему на глаза обязательно попадалось что-нибудь, отчего у него портилось настроение.
Лакин кивнул Куперу, пробормотал что-то в ответ на приветствие Гордона и принялся рыскать глазами по лаборатории. Гордон быстро перечислил ему все меры, предпринятые для ликвидации шумов. Лакин кивал, затем слабо улыбнулся, когда Купер подробно поведал о неделях, которые ушли на поиски источника шумов. Пока Купер рассказывал, Лакин обходил лабораторию, дотрагиваясь до кнопок, осматривая схему.
— Эти концы перепутаны, — заявил он, держа в руках проводники с пружинными зажимами.
— А мы этим устройством все равно не пользуемся, — мягко заметил Гордон.
Лакин внимательно рассмотрел схему, выполненную Купером, порекомендовал, как собрать ее получше, и пошел дальше. Купер сопровождал его по всей лаборатории. Для Купера описание эксперимента походило на инструкцию по сборке-разборке ружья в полевых условиях — каждая деталь должна занимать свое место, и каждая деталь необходима. Он, конечно же, хороший и исполнительный работник, однако Гордон видел, что ему не хватает самого главного — умения уловить суть и рассказывать только о ней. Но, в конечном счете, именно поэтому Купер — студент, а Лакин — профессор.
Лакин повернул ручку переключателя, посмотрел на кривые, танцующие на дисплее осциллоскопа, и сказал:
— У вас что-то неладное с настройкой.
В течение нескольких минут Купер выяснил причину неполадки и устранил неисправность. Лакин одобрительно кивнул. Гордон почувствовал, как у него перехватило дыхание, будто проверяли не Купера, а его.
— Ну что ж, хорошо, — сказал наконец Лакин. — Каковы же результаты?
Теперь настала очередь Гордона. Он принялся излагать свои идеи, сопровождая их пояснениями на доске и демонстрацией данных дисплеев. Он одобрил предположение Купера о том, что шум представлял собой закодированное послание. Затем взял листы с записями самописца и показал их Лакину, обратив его внимание на то, что расстояние между сигналами всегда оставалось равным сантиметру или же половине. Лакин внимательно рассматривал отрывистые линии с возникающими время от времени пиками, которые напоминали городские небоскребы, возвышающиеся над окутанными туманом зданиями.
— Чепуха, — равнодушно бросил Лакин. Гордон помолчал, а затем сказал:
— Я тоже так думал сначала. А потом мы расшифровали эти записи, принимая отрезки в полсантиметра за короткие линии, а отрезки в один сантиметр — за длинные линии в азбуке Морзе.
— Это бессмысленно. Нет такого физического явления, которое могло бы генерировать данные, подобные этим. — Лакин взглянул на Купера, который совсем растерялся.
— Да вы посмотрите, что получилось в результате расшифровки! — воскликнул Гордон и написал ла доске ENZYME INHIBITED В.
— Это все с одного листа кривых самописца? — спросил Лакин, сощурившись, рассматривая текст.
— Нет, это расшифровка трех листов.
— Где были разрывы?
— На первом листе ENZYM, на втором — Е INHIB, а на третьем — ITED В.
— Значит, вы вообще не получали целого слова?
— Нет, расшифровка шла с трех последовательных листов. Я снимал записи одну за другой, прерываясь ненадолго, чтобы заменить бумагу.
— Сколько времени вы на это тратили?
— Около двадцати секунд.
— Этого вполне достаточно, чтобы некоторые из ваших “букв” оказались пропущенными.
— Возможно, но сама структура…
— Я не вижу никакой структуры. Здесь только ваши предположения, — отрезал Лакин.
Гордон нахмурился.
— Вероятность получения набора слов из случайных шумов, подобравшихся таким образом…
— Как вы разделяете слова? Даже в азбуке Морзе имеется интервал, по которому можно определить, что одно слово кончилось, а другое началось.
— Доктор Лакин, это мы как раз установили Между двумя словами интервал два сантиметра. Это как раз…
— Вижу, — стоически вынес и это Лакин. — Весьма убедительно. Имеются ли другие.., сообщения?
— Есть кое-что, но они не имеют смысла, — сказал спокойно Гордон.
— Я так и предполагал.
— О, здесь и другие слова — “это”, “насыщать”, я думаю, что вероятность случайного совпадения шумов очень мала, чтобы получилось такое длинное слово, обрамленное с двух сторон двухсантиметровыми интервалами.
— М-м-да, — промычал, пожав плечами, Лакин.
Гордону в такие моменты всегда казалось, что Лакин произносит нечто непечатное по-венгерски, но перевести это на английский он не мог.
— И все-таки я считаю, что это чепуха. Здесь нет физического смысла. Думаю, это результат каких-то внешних помех. В это я могу поверить. Но в азбуку Джеймса Бонда — Морзе.., нет уж, увольте.
Говоря это, Лакин крутил головой, как будто пытался избавиться от сомнений, и приглаживал рукой редеющие волосы.
— Вы зря теряете время.
— В действительности я не…
— Мой вам совет — сосредоточьтесь на настоящей проблеме. Я имею в виду обнаружение источника помех в вашей электронике. Я не могу понять, почему вы этим не занялись до сих пор. — Лакин повернулся, кивнул Куперу и вышел из лаборатории.
Через час после ухода Лакина, когда отключили все оборудование, заполнили лабораторные журналы и записали все подробности экспериментов, Гордон простился с Купером и длинным коридором пошел к выходу из здания. Он удивился, что на улице уже стемнело и над горизонтом поднималась Венера. Он-то думал, что еще только часа четыре. Все ушли домой, даже Шелли, с которым он хотел потолковать.
"Ладно, поговорим завтра”, — решил Гордон. Он шел по коридору нетвердой походкой и вздрогнул, когда собственный кейс стукнул его по колену. Лаборатории располагались на нижнем этаже нового здания физического факультета. Из-за того, что холмистая местность вдоль береговой линии в этом месте была наклонной, выход из здания оказывался на уровне земли. Сквозь стеклянные двери в конце коридора черным квадратом смотрела ночь. Гордон почувствовал, что коридор как бы плывет мимо него, и понял, что устал гораздо сильнее, чем предполагал. В самом деле, ему нужно больше заниматься спортом, чтобы поддерживать себя в форме.
Пока он так размышлял, впереди возник женский силуэт; спустя секунду он увидел, что это — Пенни. Она торопливо шла ему навстречу по коридору.
— Ox, — пробормотал он, непонимающе глядя на нее, и вспомнил, что обещал сегодня прийти пораньше и приготовить ужин. — Ч-черт!
— Да, мое терпение лопнуло.
— Господи, мне очень жаль. Я как раз… — Гордон неопределенно махнул рукой. Он попросту забыл обо всем, но не признаваться же в этом!
— Милый, ты совсем замотался. — Ее голос смягчился, когда она увидела измученное лицо Гордона.
— Да, я знаю… Мне, правда, очень жаль. Господи, я… — Сердясь на себя, он подумал, что извиняться не следовало бы.
Гордон с восхищением смотрел на Пенни, подтянутую, ладно сложенную, такую женственную и хрупкую, что сам себе он начинал казаться огромным и неуклюжим. Ему бы надо объяснить ей, что эти проблемы захватили его целиком, не оставив места ни для чего другого, даже для нее. Звучало жестоко, но это было действительно так, и он пытался сообразить, как лучше объяснить Пенни, не вызывая…
