могли бы начать хорошо зарабатывать, их отправили “на заслуженный отдых”, и жалованье, на которое они рассчитывали, досталось служащим помоложе. “Нам обязаны”, — утверждало Движение Старших, и общество, черт возьми, должно вернуть им эти долги. Пенсионеры голосовали чаще и отстаивали свои интересы, чувствуя за собой силу. В Калифорнии седые головы стали символом политической активности.
— ..они неделями не выходят из дома. Специальные телевизионные системы, которые они приобретают, позволяют им не ходить по магазинам и банкам и не встречаться с людьми моложе шестидесяти. Все, что им нужно, эти люди получают с помощью электроники. Но это убивает город. В прошлом месяце закрылся старейшин кинотеатр Ла-Ойи “Единорог”. Ведь это позор.
Петерсон кивнул, делая вид, что интересуется словами собеседника, а сам продолжал перетасовывать свое время. Машина свернула на круто уходящую вверх подъездную дорожку и остановилась у длинного белого дома. “Чертова испанская архитектура, — подумал Петерсон. — Очень дорого, но безвкусно”. Кифер загнал машину в гараж. Петерсон заметил несколько велосипедов разных размеров и большой крытый автомобиль. “Господи, дети… Если мне придется сидеть за столом с целым выводком американских отпрысков…"
Все выглядело так, будто его опасения имели под собой веские основания. Когда они открыли дверь, двое мальчишек прыгнули на Кифера и заговорили одновременно. Киферу удалось их успокоить и познакомить с Петерсоном. Мальчики тут же переключились на него. Старший перешел сразу к делу:
— Вы тоже ученый, как мой папа?
Младший уставился на гостя немигающим взглядом и только переминался с ноги на ногу, что очень раздражало Петерсона. Ему показалось, что старший особенно надоедливый и беспокойный. Подобных детей ему приходилось встречать и раньше: серьезный, разговорчивый, имеющий обо всем собственное мнение.
— Не совсем, — начал он, но старший мальчик его перебил:
— Мой папа изучает диатомовые водоросли в океане, — затараторил он, не слушая Петерсона. — Это очень важно. Я, когда вырасту, собираюсь стать тоже ученым, но, может быть, буду астрономом, а Дэйвид хочет стать астронавтом, но ему только пять лет, и он точно не знает. Хотите посмотреть модель Солнечной системы, которую я сделал для нашего научного проекта?
— Нет, нет, Билл, — торопливо вмешался Кифер. — Я знаю, она очень хорошая, но мистер Петерсон не хочет, чтобы его беспокоили. Мы собираемся немного выпить и потолковать о взрослых делах.
Кифер проводил Петерсона в гостиную, туда же отправились и мальчики.
"Очевидно, Кифер из тех родителей, которые всех совершеннолетних называют взрослыми”, — сухо усмехнулся про себя Петерсон.
— Я тоже могу говорить на взрослые темы! — возмутился Билл.
— Да, да, конечно, можешь. Я просто хотел сказать, что наш разговор будет тебе неинтересен. Что вы будете пить? Виски с содовой, вино, текилу…
— А откуда ты знаешь, что мне это неинтересно? — настаивал мальчик. — Меня интересуют очень многие вещи.
Ситуацию спас звонкий, твердый голос из соседней комнаты:
— Мальчики, быстренько сюда! Оба малыша сразу исчезли без всяких споров. Петерсон отложил на будущее выволочку старшему.
— Я вижу, у вас перно и текила. Я бы хотел смешать их и добавить немного лимонного сока.
— Ух ты! Вот это смесь! Она действительно хороша? Я не часто употребляю крепкие напитки. Печень, знаете ли. Садитесь, пожалуйста. Уверен, что у нас есть лимонный сок. Моя жена должна знать. Есть ли у этого напитка название, или вы сами его изобрели? — Кифер снова стал беспорядочно суетиться.
— Думаю, он называется “мачо”, — сухо ответил Петерсон.
Он огляделся. Комната обставлена просто, но элегантно. Все вещи белого цвета, кроме нескольких предметов восточного происхождения. У дальней стены стоял экран тонкой работы, справа от камина висела японская гравюра. В незашторенных окнах, за крышами и вершинами деревьев, виднелся океан. Вечером он казался темным покрывалом, которое оттеняли сверкавшие по всему берегу огни.
Петерсон выбрал место на низенькой белой софе и уселся боком, чтобы видеть одновременно и комнату, и простор за окном. Кипы бумаг, явно принадлежащих Киферу, разложенные по комнате, не нарушали ее торжественности.
— Вероятно. Равные доли текилы и перно. Пойду за лимонным соком. А вот и моя жена!
Петерсон посмотрел на дверь. Жена Кифера поразила его — молодая, изящная и очень красивая японка. Не сводя с нее глаз, Петерсон пытался разобраться в своих первых впечатлениях. Ей немногим больше двадцати, решил он. Теперь понятно, почему у Кифера такие маленькие дети. Несомненно, у него это второй брак. На ней был белый костюм от Льюиса и кофточка с глухим воротом из какого-то шелковистого материала. Петерсон с удовольствием отметил, что под костюмом нет нижнего белья. Темные прямые волосы легкой лавиной спускались почти до талии и отливали синевой. Но больше всего поразили ее глаза.
Она стояла в полутемной белой комнате в белом костюме, и ему казалось, что ее голова существует отдельно от тела и сейчас плывет в воздухе. Петерсону почудилось что-то драматическое в ее появлении. Он чувствовал, что не сможет сдвинуться с места, пока она будет стоять неподвижно.
— Мицуоко, дорогая, входи. Я хочу, чтобы ты познакомилась с мистером Петерсоном. Петерсон, это моя жена, Мицуоко. — Он глядел то на Петерсона, то на жену с выражением школьника, который принес домой приз.
Японка плавно и грациозно вошла в комнату, что очень понравилось Петерсону. Затем протянула ему руку — гладкую и прохладную.
— Здравствуйте, — сказала она.
Петерсон подумал, что сейчас он мог бы с чистой совестью ответить типично по-американски: “Рад вас видеть”, но вместо этого пробормотал стандартное: “Как поживаете?”, сощурившись, чтобы смягчить формальное приветствие. В знак того, что ею принято это бессловесное послание, она чуть-чуть приподняла кончики губ. Они смотрели друг другу в глаза чуть дольше, чем требовалось по этикету. Затем она отняла руку и села на софу.
— У нас есть лимонный сок, милая? — Кифер неловко потирал руки. — Ты выпьешь что-нибудь?
— Да, — ответила на оба вопроса Мицуоко. — Лимонный сок в холодильнике. Я выпью белого вина. Она с улыбкой повернулась к Петерсону:
— Не могу много пить — сразу пьянею. Кифер ушел за соком.
— Что нового в Англии, мистер Петерсон? — спросила она, склонив набок голову. — Новости, которые до нас доходят, весьма мрачны.
— Дела плохи, и многие даже не осознают, насколько, — ответил он. — Вы бывали в Англии?
— Когда-то я жила там целый год. Англия мне очень понравилась.
— Да? Вы там работали?
— Я занималась постдокторской работой в Империал-колледже, в Лондоне. Я математик, сейчас преподаю в Калифорнийском университете в Сан-Диего. — Она улыбнулась, предвкушая его удивление.
Однако Петерсон не удивился.
— Я вижу, вы предполагали нечто вроде диплома по философии?
— О нет, я не ожидал ничего тривиального, — сказал он, спокойно улыбаясь. Петерсон думал о философах как о людях, которые тратят уйму времени на такие пустяковые темы, как например: “Если нет Бога, то кто вытащит следующий носовой платок?”. Он собирался сформулировать эту мысль в виде эпиграммы, но тут вошел Кифер со стаканом вина и маленькой бутылочкой.
— Вот твое вино, дорогая, и лимонный сок для мистера Петерсона. Сколько? Просто плеснуть?
— Великолепно, благодарю вас. Кифер сел и повернулся к Петерсону.
— Мицуоко рассказывала вам, что она провела год в Лондоне? У нее блестящий ум. Доктор физико- математических наук в двадцать пять лет и красавица к тому же. Мне очень повезло. — Он гордо улыбался, глядя на нее.
— Алекс, прекрати, — сказала она отрывисто, но улыбка, адресованная мужу, сглаживала резкость слов. Она протестующе пожала плечами и обратилась к Петерсону:
