Из длинного прохода, казалось, уходившего в бесконечность, слышались бормотание, стоны, корпускулярная симфония страданий и поражений, которая своими ритмами и невнятными каденциями невольно вызывала видение длинного черного туннеля, полного руин и бедствий, которые стали уделом человечества здесь, в Центре галактики, многие тысячелетия назад.
Париж молчал. Вслушивался. В мозгу со скрипом шевелились извилины… Им было неподъемно тяжело. Но они постигали.
Скульптуры Богомола отражали совершенно искаженное представление о человеке. Богомол стремился выразить суть каких-то отдельных мгновений, воспоминания о которых мелькнули в ограбленных им умах гибнущих людей, но то, что он получал, не было и не могло быть точной копией их сущности. Эта сущность лежала в том, что было-извлечено ими из потока, мчавшегося со скоростью миллиарды битов информации в секунду. А в судорожное мгновение, в длящуюся долю секунды боль смерти, люди кромсали свою Вселенную электрохимическими клинками, отсекая от себя только крошечную частичку своего «я».
Смерть была для людей как бы матерью, дарящей им красоту. Да и боги их разве не были в конечном счете отражением той неуверенности, с которой смертные шагали по жизни?
Для Парижа формула еi #960;
А для цифрового сознания восприятие данного уравнения было бы совершенно иным, оно не воспринималось бы ими как грандиозный открытый и живописный ландшафт. Не лучше, не хуже, а просто иначе.
Но передать эту мысль Богомолу он никогда не сумеет.
Так же, как не сумеет выразить ярость, таящуюся в его крови, свою ненависть к той тени, которая каким-то образом проникла в его сознание и так портила ему жизнь.
В каком-то смысле, однако, эта ярость была куда мудрее простого гнева. Париж сам удивлялся себе: дышал медленно, спокойно и не ощущал ничего, кроме гранитной уверенности в своей правоте.
И Париж принялся спокойно и размеренно убивать скульптуры. Его спутники стояли, потеряв дар речи от изумления, и во все глаза смотрели на то, что он делал. Их реакция его не интересовала. Он двигался быстро, уничтожая статуи выстрелами, и эта работа поглощала его внимание целиком, без остатка.
Он даже не слышал тихого плача.
Время шло, но Париж не замечал того, что оно уходит, он просто вдруг обнаружил, что его спутники без всякого предварительного обсуждения принялись делать то же, что делал он. Да и вообще никто не проронил ни слова.
Теперь вопли скульптур звучали совсем иначе - это были свежие радостные голоса, голоса людей, понявших, что их ожидает.
На завершение этой работы потребовалось немало времени.
Богомол ожидал их снаружи цилиндра, как это в глубине души и предчувствовал Париж.
Я не мог предугадать того, как поступишь ты и твои товарищи.
- Вот и ладно. - Узкий, похожий на карандаш корабль Парижа уже успел покинуть Длинный серый цилиндр, превратившийся теперь в памятник безумию.
Я разрешил вам сделать это, так как те работы были уже закончены. А ты - работа, которой я занимаюсь сейчас, и я надеюсь - самая лучшая.
- У меня всегда была слабость к комплиментам. - Париж чувствовал, как меняется состав его крови, как понижается в ней содержание кислорода и глюкозы, уходящих из тела для питания уже изменившегося мозга. Там - внизу - светился огромный диск, пылающее колесо, вращающееся на радость аудитории из множества тесно сгрудившихся звезд.
Юмор - это еще одна черта человеческого характера, который мне удалось освоить.
- Вот это новость! - Париж направил свой корабль вниз, могучее ускорение вжало его в спинку пилотского кресла. - Как это по-человечески! Ведь у нас каждый считает, что у него прекрасное чувство юмора.
Я ожидаю, что узнаю от тебя еще много нового.
- Сейчас?
Ты созрел. Твои свежие, чисто человеческие реакции на мое искусство будут для меня бесценны.
- Если ты позволишь мне жить, тебе придется подождать еще парочку столетий, за время которых ты сможешь поднакопить еще больше опыта, прежде чем я умру.
Это правда. Тем более что пока ты одарил меня многим. Я понял, что существуют причины, позволяющие завидовать человеческой ограниченности.
- Но теперь, когда я познакомился с твоим искусством, в моей жизни произойдут большие перемены.
Правда? Неужели оно так сильно действует даже на тебя, на представителя совсем иной культуры? Как это может быть? Ему следует соблюдать величайшую осторожность.
- Произведения такой глубины требуют времени для своего постижения. Их сразу невозможно переварить.
Ты употребил метафору, имеющую отношение к химическому процессу. Это чисто человеческая черта - вовлекать в разговор самые низкоэффективные части своего организма. Тем не менее ты указал на возможную выгоду для меня, если я разрешу тебе жить и дальше.
- Мне необходимо время, чтобы впитать в себя это.
Париж чувствовал, как резервы энергии его тела приносятся в жертву процессу перестройки его внутренней сути. Впервые он понял себя тогда, когда стал убивать существа, выставленные в цилиндре. Какая-то часть его - «мы» - теперь знала все. А его «я» с трудом выговорило:
- Мне кажется, что тебе очень многого пока не удалось понять.
Я могу это исправить, теперь же.
- Вот этого-то ты сделать как раз и не сможешь. Таким путем познать нас нельзя.
Похожий разговор у меня был с твоим отцом. Это он предложил мне войти в тебя.
- Нас нельзя понять, делая срезы и кромсая ножами.
Существует весьма основательное предположение, что цифровое сознание может понять любые другие типы сознаний с любой степенью точности.
- Беда чужаков заключается в том, что они чужаки. Париж чувствовал, как в него проникают ловкие пальцы
огромного холодного разума, он ощущал, как растворяется в нем. Скоро, скоро он превратится в пустую скорлупу. Он станет частью Богомола, добавкой, которая поможет перебросить мостик к голограммной логике мехов. Чувствовал, как перестраивается его нейронная сеть. И как убыстряется ее работа.
Искусство в космосе встречается повсеместно. Мне особенно нравились твои скульптуры изо льда, которые таяли от жары, пока зрители любовались ими. А как бы мне хотелось понять твои гобелены, казалось, сотканные из смутных ощущений, боли и непостижимых тревожащих эмоций. Талант, появление которого невозможно предвидеть.
- Этого никогда не случится. Ты мог бы усвоить это, если бы разрешил мне прожить отведенное мне природой время.
В этом что-то есть. Мне придется потратить время на обдумывание этой
