желаешь славы, труби в трубы! В любом случае, побывав в Малых конюшнях, я хоть что-нибудь да узнаю.
— Ну так поезжайте, вечером все мне расскажете. А пока будете бродить по Версалю, постарайтесь узнать, где сейчас мадам де Монтеспан.
Опытный в своем деле, Дегре не чурался самых различных знакомств — каждый при необходимости мог сообщить что-нибудь полезное. Был у него знакомый и на королевских конюшнях. Красивые новые конюшни — Большие и Малые — располагались веером перед въездом на территорию дворца. Обслуживали их, разумеется, конюхи, переехавшие из Сен-Жермена, в помощь которым наняли на месте новых. Конюшни занимали довольно обширную территорию, и Дегре потерял немало времени, прежде чем отыскал главного конюха Малых конюшен. Звали его Рибу. На свое несчастье, он пристрастился к игре и поэтому всегда нуждался в деньгах, а Дегре никогда ему в этом не отказывал. Увидев Дегре, Рибу широко улыбнулся, и его улыбка стала еще шире, когда он услышал, что именно интересует полицейского.
— В день смерти королевы? Было, было. В самом деле, уехала одна карета, я бы сказал, неподходящая для такого печального дня. Уже в сумерках помощник прево распорядился подать закрытую карету и отрядил для ее сопровождения шесть всадников. Мне, конечно, стало любопытно, и я вышел посмотреть, куда направится этот кортеж, но она въехала за решетку дворца, видно, к одному из внутренних двориков. Дожидаться, когда карета поедет обратно, у меня не было времени, поэтому я не видел, когда и куда направил коней кучер.
Дегре почувствовал, как по спине у него пробежал неприятный холодок.
— Ты сказал, помощник прево? Значит, карета поехала за кем-то и потом этого кого-то куда-то повезла? Так?
— Да, больше всего это было похоже на арест.
Об аресте сразу же подумал и полицейский. И задал следующий вопрос:
— А ты знаешь, когда карета вернулась?
— На следующий день, утром... Ездили, стало быть, не слишком далеко.
Недалеко-то недалеко, но вполне достаточно, чтобы доехать до Бастилии и Венсенской тюрьмы, однако Дегре не стал высказывать своих догадок. Зато проговорил, словно бы рассуждая вслух:
— Хорошо бы знать, кто подписал распоряжение.
— Только спросите, и я вам скажу, — заявил Рибу с торжествующим видом, — самолично де Лувуа! Можете себе представить?
Да, Дегре мог себе это представить. А если к подписи добавить закрытую карету, то все вместе не сулило ничего хорошего. А вот узнать, куда поехала карета, не представлялось ни малейшей возможности. Карету сопровождали люди прево, а от них ни слова не добьешься. Даже если бы Дегре знал, кто именно сопровождал карету, даже если бы напоил этого человека до полусмерти, он узнал бы ровно столько же, сколько от расспроса лошадей.
Щедро отблагодарив Рибу, Дегре поспешил возвратиться в Париж. Чем больше он размышлял о полученных сведениях, тем меньше ему нравилось то, что из них следовало. Предположение, что Шарлотту тайком переправили в уединенные кущи, чтобы она там встретилась с королем, растаяло, как только возникли шесть всадников, окруживших карету. Вряд ли они провожали ее и ради услад господина министра. Слишком уж серьезным был эскорт. Если принимать его во внимание, то оставалось единственное и самое правдоподобное предположение: арест. Но по какой причине? И куда повезли узницу?
С мнением Дегре согласился и де ла Рейни, когда он сообщил ему о том, что удалось узнать в Версале.
— Но если это арест, то я пока не нахожу оснований... Достоверно нам известно следующее: смерть королевы повергла мадам де Сен-Форжа в отчаяние, и она сочла необходимым что-то немедленно сообщить королю. Но что она могла ему сообщить? Что было для нее таким безотлагательным и важным?
— Может быть, ее оскорбило более чем сдержанное горе короля и его поспешный отъезд в Сен- Клу?
— Отъезд тут ни при чем: закон требует, чтобы король не оставался под крышей дома, который посетила смерть. Другое дело, что король и вправду не слишком горевал и не уделил усопшей должного времени и внимания. Но бежать за королем и умолять его об аудиенции ради того, чтобы показать ему, что скорбь может быть глубокой и искренней, согласитесь, нелепо, и я этому не верю. Я полагаю, что мадам де Сен-Форжа видела или слышала то, что ее до крайности взволновало, и она вопреки здравому смыслу побежала вслед за королем. Но что она могла услышать?
— Трудно ответить на подобный вопрос. Спрашивать нужно людей прево. При условии, что мы узнаем, кто сопровождал карету. Я бы мог, например...
— Нет, нет, ни в коем случае, — возразил де ла Рейни. — Я запрещаю вам любые разговоры на эту тему с людьми прево.
— Но почему?
— Совсем недавно господин де Кольбер предложил королю передать в одни руки, а именно в мои, управление как полицией, так и королевским судом. Прево и его люди наотрез отказались от этого плана, а господин де Кольбер вскоре умер. Я глубоко почитаю нашего главного прево, маркиза де Сурша, человека тонкого и наблюдательного, но, по моему мнению, лучше бы он занимал место главы королевской дипломатической службы. Короче говоря, господа из королевского суда нас не любят, так что не теряйте напрасно времени. Что там еще?
Вошел посыльный, держа в руках запечатанный конверт.
— Только что поступил, господин главный полицейский, — сообщил он с поклоном.
— Откуда?
— Не могу знать, Ваше превосходительство. Вестовой был на лошади без опознавательных знаков. Уехал, не дожидаясь ответа.
Бумага была хорошего качества, изящно сложена, печать из синего воска с розой вместо герба.
— От дамы, — сообщил де ла Рейни, понюхав письмо, прежде чем его распечатать. — Подумать только! — добавил он, ознакомившись с весьма коротким, но неожиданным по содержанию посланием.
Письмо гласило: «Господин главный полицейский, я хотела бы поговорить с Вами частным образом в один из трех ближайших вечеров по Вашему выбору. Думаю, срок достаточен, чтобы Вы нашли удобное для себя время. Буду Вас ждать. Час безразличен».
Письмо было доставлено из Кланьи и было подписано мадам де Монтеспан.
— Ну вот вам и новости, — вздохнул Дегре, прочитав письмо из-за плеча начальника.
— И, без всякого сомнения, важные. Не стоит заставлять ее ждать. Поеду сегодня же...
Маленький замок Кланьи[2], построенный по прихоти страстно любимой фаворитки, находился между Версалем и Монтрёй и напоминал драгоценное украшение в ларчике. Он был так хорош, что мадам де Севинье называла его «замком Армиды»[3] . Парк вокруг него — творение все того же кудесника Ленотра — чаровал купами апельсиновых деревьев. Деревья росли в ящиках, таящихся в зарослях тубероз, жасмина, роз и гвоздик, создавая необыкновенную симфонию ароматов...
Внутреннее убранство замка не уступало в изысканности и прихотливости внешнему. Украшали его только прекрасные и редкие вещи, и нет ничего удивительного, что мадам де Монтеспан предпочитала свой замок роскошным покоям в Париже.
Карета господина де ла Рейни въехала за ограду замка, когда часы пробили одиннадцать. Замок тонул в полутьме — горело лишь несколько канделябров в вестибюле, один — в гостиной на первом этаже, а на втором — в будуаре и в спальне маркизы. Ни слова не промолвивший лакей проводил гостя в будуар. Хозяйка, полулежа на кушетке среди подушек, синих, как ее глаза, читала. Она опустила книгу и пригласила гостя сесть.
— Спасибо, господин де ла Рейни, что не заставили меня ждать... Хотя полагаю, что и вы были заинтересованы в этой встрече. Интересно все-таки, что может сказать вам та самая мадам де Монтеспан, которая должна была бы вас ненавидеть.
— Признаюсь, что я заинтересован в визите к вам, мадам. Что же до остального...
— То вы выполняли свой долг, и было бы несправедливо таить против вас злобу, поскольку вы человек прямой и неподкупный.
