приезжала, но лишь для того, чтобы отпускать колкости по поводу странности королевской пары, давая выход вновь и вновь вскипавшему в ней гневу. Ей не нравилось, что соперница обосновалась в замке, тогда как она ночует в павильоне! Король молчал. Похоже даже, он испытывал странное удовольствие, когда видел, что синие, когда-то так им любимые глаза загораются ярким огнем и мечут смертоносные молнии...
Герцог Орлеанский с супругой в первой половине 1685 года приезжали в Марли очень часто, но герцогине Елизавете там не нравилось, она находила, что там тесно и нет красивых видов. Супруг был с ней согласен. Что можно найти хорошего в такой лачужке, когда сам ты хозяин Сен-Клу? К тому же недостаток места не давал ему возможности привозить с собой друзей. Правда, благодаря мадам де Ментенон шевалье де Лоррен, которого она обожала, тоже удостаивался милости быть приглашенным. Остальные «друзья герцога», надо прямо сказать, не чувствовали себя обиженными. Они тоже предпочитали Сен-Клу, но если им приходила охота, то, пока их господин скучал в Марли, они отправлялись развеяться в Париж. Тем более что у каждого из них в Пале-Рояле были свои покои.
В этот вечер «друзья» решили поужинать тесной компанией в лучшем парижском кабаре[31] «Львиный ров» на улице Па-де-ла-Мюль, где вкусно кормили, и часто бывало весело и забавно. Кабаре находилось неподалеку от Королевской площади[32], и там можно было встретить даже поэтов. Семейство Куафье, вот уже полвека содержавшее кабаре, обзавелось завсегдатаями из высших городских чинов и владельцев особняков, окруживших самую красивую площадь в Париже. Нередко там можно было встретить даже маршала Дюмьера! После ужина веселая компания собиралась отправиться в Оперу.
Почти целый день шел дождь, вечер был сырым и прохладным, но вот компания добралась до кабаре, и розовый свет, светивший сквозь квадратики оконных переплетов, пообещал им тепло и вкусную еду. Друзей было шестеро, и они все уместились в одной карете. Карету они отослали ждать под свод перехода, соединявшего площадь с улицей, а сами отправились в кабаре. Кроме де Лоррена и д'Эффиа, там присутствовали братья Ла Жумельер, де Сен-Форжа и некий Ловиньи, лейтенант гвардии герцога, который очень нравился маркизу д'Эффиа. Все находились в прекрасном расположении духа, в том числе и Адемар, которого шевалье вызвал из Сен-Жермена, находя, что он слишком там загостился.
— Если бы от твоего пребывания там был хоть какой-то толк! Но ты ведь не напал на след чудесного бриллианта? В таком случае я не понимаю: почему тебя оттуда не вытянешь?
— Я там живу! И поверь, мне там хорошо и приятно.
Драгоценный шевалье не мог в это поверить. Тем не менее так оно и было.
В доме Шарлотты, рядом с Шарлоттой Адемар обрел жизнь, которой у него никогда не было, жизнь, ничуть не похожую на ту, что он вел в Пале-Рояле, в Сен-Клу и, само собой разумеется, в Версале. Это была будничная жизнь, в ней не было шума и беспокойства, нескончаемых разговоров о цвете перьев на шляпе и фасоне нового наряда. Здесь одевались гораздо проще, хоть и не без изящества, но при этом не привлекая к себе изумленных и недоуменных взглядов соседей. Адемар перестал думать даже о желтом бриллианте, который так долго занимал его мысли, он принял версию Шарлотты: барон де Фонтенак, вполне возможно, привез из Индии какие-то камни, но давным-давно по каким-то причинам с ними расстался. На свою беду, граф никак не мог примирить с этой версией де Лоррена, тот по-прежнему стоял на своем, как кремень, и без конца докучал ему. Не слишком ли часто? Наверное, слишком, потому что Адемар все охотнее вспоминал о возможности отдохнуть в Сен-Жермене.
Сен-Жермен его радовал хорошо налаженной домашней жизнью: целый дом вместо двух тесных комнаток в Пале-Рояле, нарядная розовая спальня, где он чувствовал себя так уютно и где Шарлотта расставила все так, как ему нравилось; лакомые блюда Матильды и великолепное вино из погреба, за который отвечал знаток Мерлэн; долгие беседы с мадемуазель Леони, умевшей как никто развлечь собеседника; игра в шахматы с господином Исидором, который продолжал гостить в Сен-Жермене, так как до завершения каталога было еще весьма далеко. Адемар охотно подменял мадемуазель Леони, помогая Исидору, сидел и писал вместо нее. Знал бы он, что сидит на том самом бриллианте, который уже привык считать несуществующим! И еще ему нравился этот дом, потому что там была Шарлотта — да, Шарлотта, и с ней он любил совершать прогулки и болтать в уголке у камина или в саду. Она относилась к нему как к старшему брату, а не как к мужу, а он, не слишком расположенный к утехам плоти, тем более после того, как вкусил содомского греха, находил чрезвычайно приятной возможность любить кого-то платонически. Платоническая любовь не утомляла плоть и радовала душу.
Обитатели особняка Фонтенаков тоже привыкли и привязались к Адемару. Он уже не был им в тягость, и мало-помалу разобравшись, какие беды грозили молодому человеку в той порочной жизни, какую вели друзья герцога, все беспокоились, когда он уезжал, и торопили его с возвращением, опасаясь, как бы он не проиграл то немногое, что у него осталось после продажи особняка в Париже и наследственных земель. Адемар, к несчастью, оставался страстным игроком и чаще проигрывал, чем выигрывал, и мирный безик[33] и шахматы не могли заменить ему напряжения хоку и фараона. Шарлотта, заплатив уже несколько его долгов, по счастью не слишком больших, не могла быть спокойна за его будущее.
Филипп де Лоррен благодаря острому чутью догадывался о происходящих в друге переменах и решил на некоторое время не втягивать Адемара в особенно сомнительные похождения. Однако вовсе не потому, что щадил его, а потому, что не хотел выпускать Адемара из рук, не хотел отдаляться от дома Шарлотты, чувствуя, что дом продолжает хранить свою тайну.
Поэтому в этот вечер он решил устроить сначала веселую пирушку у Куафье, а потом отправиться в Оперу полюбоваться ногами танцоров. Кабаре было известно уже полвека. Поначалу в заведение стекались любители хорошеньких девушек и хорошего вина. В него охотно захаживали господа поэты, завсегдатаи салонов прециозниц[34] в Марэ.
Пойдемте-ка к Куафье
Или к «Малютке мавру»,
Веселье нам дороже
Венка из лавров!
Эту незатейливую песенку распевали Вуатюр, Сен-Аман и другие служители музы Эрато. Сыновья Куафье решили удалить из своего заведения девиц, от которых только и жди что скандала, зато обратили больше внимания на винный погреб и изысканность кухни, надеясь привлечь публику познатнее и побогаче рифмоплетов былых времен.
Шевалье с друзьями были приняты не только с почтением, какое предполагала их знатность, но и с оттенком сердечности, приберегаемой для лучших клиентов. Грузный мэтр Клод Куафье, хозяин и главный повар, в белоснежном крахмальном переднике лично проводил дорогих гостей во второй зал, предназначенный для особенной публики. Там, где по переданной слугой из Пале-Рояля записке был уже накрыт лучший стол у горящего камина, и в этом камине не видно было ни вертелов, ни другой какой-либо кухонной утвари. Оставить этот стол для дорогих гостей было делом нелегким — многие хотели устроиться именно там. Но Куафье поставил на стол табличку с надписью: «Для герцога Орлеанского, брата Е. В. короля», и это помогло — посетителям приходилось занимать другие столы. Когда компания расселась, стало ясно, что герцога между ними нет, но почтительность Куафье и ледяной взор шевалье де Лоррена мигом усмирили всех недовольных.
Кабаре славилось блюдами из птицы и дичи и особенно приготовлением уточек из залива Гранж- Бательер с гарниром из раковых шеек. Но сначала гостям подали уданский паштет и омлет с петушиными гребешками, а потом принесли заднюю ногу молодого кабана, а к ней знаменитую романею, одно из вин, составлявших славу «Львиного рва».
Поскольку и другие посетители отдавали должное кухне и винному погребу кабаре, то голоса становились все громче и веселее. Общий градус радостного оживления повышался с каждой минутой. Внезапно де Сен-Форжа, один из самых трезвых в компании, услышал свое имя, а следом за ним взрыв
