Генрих выполнил просьбу Филиппа и задержал Ричарда Львиное Сердце на обратном пути из Палестины, заточив его в одну из своих крепостей на Рейне. Епископ об этом знал, поэтому его ответ королю Филиппу прозвучал весьма уклончиво:
– Дело это сложное, государь, и требует времени…
Филипп Август не скрыл своего недовольства, и советник поспешил перевести разговор в другое русло.
– Что же до приданого, – сказал он, бросая на короля испытующий взгляд, – то датчанин предложил выплатить его серебряными монетами. И мы потребовали десять тысяч серебряных марок…
Филипп с трудом сдержал возглас изумления. Радостная улыбка тронула его губы. На такую сумму он никак не рассчитывал!
– Однако король Кнут – государь бережливый, – продолжал Этьен де Турне. – Наше требование показалось ему чрезмерным, и он даже начал сомневаться, заключать ли брачный договор. Но аббат Гийом, которому датчанин доверяет и к советам которого прислушивается, убедил его в том, что Дании не стоит ссориться с французским монархом из-за горсти монет…
– И где же она? – Филипп оглянулся на тянущийся за кортежем обоз.
Смущенно кашлянув, епископ тихо произнес:
– Учитывая размеры приданого, нам пришлось согласиться на рассрочку…
Король помрачнел и уже готов был взорваться, но тут взгляд его упал на Ингеборгу, и Филипп успокоился. Ради такой красавицы стоит пойти на уступки! К тому же епископ славится искусством вести трудные переговоры: через какое-то время все уладится…
И Филипп снова улыбнулся. Сегодня ему хочется думать только о любви!
А вот и ворота храма… Свежевыстроенное здание сияло белизной. На ступенях в окружении многочисленной свиты будущую невестку ждала Аделаида де Шампань. Женщины сдержанно приветствовали друг друга, после чего Филипп, взяв Ингеборгу за руку, повел ее в собор.
Брачная церемония была недолгой, и вскоре молодые опять показались на пороге. Они двинулись между рядами ликующих горожан, и до самого замка их сопровождал торжественный перезвон колоколов Амьена. До поздней ночи жители радостно отмечали королевскую свадьбу. Вино лилось рекой. На всех перекрестках стояли бочки, и каждый мог пить из них сколько хотел. Танцуя и веселясь, люди предвкушали торжества по случаю завтрашней коронации. Поистине, королевская женитьба для Амьена – просто дар божий…
Тем временем Филипп едва мог высидеть до конца свадебного пира. Не обращая никакого внимания на певцов, танцоров и жонглеров, он не сводил глаз с прекрасной Ингеборги. Король мечтал поскорее остаться наедине с ней, и, когда дамы во главе с Аделаидой наконец повели новобрачную в ее покои, по лицу его расплылась блаженная улыбка.
Вскоре и Филипп направился в убранную цветами опочивальню, горя страстью и желанием. Сбросив одежды, король возлег рядом с женой. Он откинул простыни, впился взглядом в прекрасное обнаженное тело Ингеборги – и вдруг почувствовал, что желание покидает его! Филипп вскочил как ошпаренный, на лбу у него выступил холодный пот. Господи, что с ним творится?
Ингеборга ослепительно красива, но своей белоснежной кожей и огромными изумрудными глазами она еще больше, чем прежде, напоминала мраморную статую. Она была будто неживая… К тому же принцесса молчала – хотя вряд ли пара латинских фраз, которые она могла произнести, помогла бы Филиппу любить это изваяние!
Ингеборга ждала ласк, неподвижно лежа на широком супружеском ложе, но Филипп так и не решился дотронуться до нее. Трижды пытался он лечь рядом с супругой, обнять ее, поцеловать – и все три раза тут же вскакивал с постели и принимался шагать взад-вперед по комнате; при этом его руки дрожали, а по лбу струился холодный пот.
Решив, что он смущается, Ингеборга улыбнулась и поманила его к себе. Он заставил себя лечь, но спустя несколько минут снова встал. Ингеборга подумала было, что так, видно, и должно быть в первую брачную ночь, однако вскоре поняла, что происходит что-то странное.
Мечась по комнате и сжимая кулаки, король пытался унять лихорадочную дрожь, но ему так и не удалось разбить окутывающий Ингеборгу холод, который охватил и его, просачиваясь в его вены, убивая всякое желание… Эта женщина слишком красива! Вдруг королю пришла в голову мысль, от которой он побледнел.
– Меня околдовали!.. – в испуге прошептал он и, все так же дрожа, лег с Ингеборгой.
Это недоступное для него женское тело стало внушать ему ужас. Он отодвинулся на край ложа, подальше от жены, стараясь забыться сном. И поутру юная принцесса проснулась такой же невинной, какой заснула накануне…
Утром слуга трижды ударил жезлом в дверь опочивальни. Придворные с улыбками встали на пороге.
Королевская чета восседала на брачном ложе. Супруги были уже одеты в красные шелковые туники и верхнее платье из золотой парчи. Они были великолепны, но от придворных не укрылось, что король, обычно розовощекий, сегодня был бледен, как привидение, а глаза государя не выражали ничего. По лицу же его юной супруги было видно, что она плакала…
Придворные торжественно сопроводили молодоженов к собору, где должна была состояться коронация Ингеборги.
Было пятнадцатое августа, праздник Богородицы. Весь город готовился к церемонии. Ликующие толпы заполонили улицы.
И вот королевская чета вновь вступила под высокие своды собора. Однако на сей раз лица супругов были неподвижными и отрешенными.
Филипп и Ингеборга, бледные и печальные, опустились на колени перед алтарем. Церемония началась.
Архиепископ Реймский Гийом де Шампань, дядя короля, в окружении двенадцати епископов сначала подтвердил коронацию Филиппа Августа, а потом, повернувшись к Ингеборге, приступил к обряду. Два епископа, развязав золотые тесемки на тунике женщины, обнажили Ингеборгу настолько, чтобы архиепископ мог совершить миропомазание, прикасаясь пальцами, смоченными в благовонном елее, к ее груди. Но не успел архиепископ начертать крест, как слабый крик заставил его обернуться. Он так и застыл с вытянутой рукой, с ужасом глядя на Филиппа Августа. У короля начался припадок. Дрожащий, с закатившимися глазами, монарх махал руками так, словно отгонял от себя злых духов. В исступлении он стал цепляться за золотое облачение дяди. Побелевшие губы короля беззвучно шевелились.
К государю подбежали священники, загораживая его от людских глаз. Гийом де Шампань осторожно высвободил свое облачение из пальцев Филиппа, чтобы закончить церемонию. Вдруг король двумя руками оттолкнул от себя жену… Та не могла больше удержать слез…
В храме воцарилась тишина. Все смотрели на архиепископа, чья рука застыла в воздухе. Поколебавшись, он вдруг решился и коснулся пальцем, смоченным в елее, лба короля.
По телу Филиппа пробежала дрожь, его мертвенно-бледное лицо постепенно порозовело. Наконец он вполне осмысленным взглядом посмотрел на дядю и тяжело вздохнул. «Можно продолжать», – говорили его глаза.
И архиепископ продолжил церемонию – медленную, торжественную, бесконечную…
После благодарственного молебна под звон колоколов и пение гимнов король и королева вышли из собора. Их приветствовали толпы горожан. Улыбка вернулась на лицо Ингеборги, но ненадолго. Как только они добрались до ворот замка, Филипп оставил напуганную жену одну, не одарив ее ни словом, ни взглядом, и удалился в свои покои, требуя к себе советников.
Те явились незамедлительно: архиепископ Реймский, брат Бернар де Венсенн, Этьен де Турне и прочие. Король, восседая в своем резном деревянном кресле, угрюмо смотрел на них. Он уже пришел в себя, и его ужас сменился гневом и холодной яростью. По дороге из собора в замок Филипп уже признался дяде в том, что почувствовал внезапное отвращение к Ингеборге: это-то и вызвало припадок…
– Она околдовала меня, – твердил король. – Лишила мужской силы! Пусть отправляется обратно в Данию!
Тщетно прелат пытался объяснить племяннику, что такое могло случиться с ним просто от усталости, а
