господня процессию, которую возглавили присягнувшие новой власти священники из прихода Сен-Жермен- л'Оксерруа, который на протяжении столетий был приходом королевского дома Франции.
Солнечное утро предвещало жаркий безветренный день. Именно жара и подогрела спустя несколько часов горячие головы, опьяненные ненавистью, отважившиеся на штурм «замка».
Но пока в королевской резиденции было спокойно. Королевскую семью охраняли швейцарцы и конституционные гвардейцы, сменившие личную охрану, которую потребовали уволить члены Национального собрания. В своих покоях королева Мария-Антуанетта совершала утренний туалет в окружении своих фрейлин, а в прихожей маркиз де Понталек, старый герцог Нивернейский и еще несколько придворных, сохранивших верность престолу, ждали, пока их примут. В садах щебетали птицы. Розы, лилии и левкои наполняли благоуханием воздух, а над Сеной низко кружили чайки, высматривая добычу.
Еще несколько безмятежных мгновений были наполнены покоем, но восстание взорвало эту мирную тишину...
Стоял жаркий день 20 июня 1792 года...
Глава 2
Водонос
Три дня спустя Жосс де Понталек стоял перед зеркалом и пристально рассматривал свой наряд, который он надел к ужину в посольстве Швеции. Правда, самого посла, барона де Сталь- Гольштейна, в посольстве не было. Король Швеции отозвал его в феврале. Это случилось из-за жены посла, урожденной Жермены Неккер, проявившей излишнее сочувствие новым идеям. Но это решение нисколько не изменило поведение мадам Неккер, и она продолжала посещать модные салоны на улице Бак. Она была молода, независима и не слишком дорожила узами брака. Жермена была к тому же богата, так как ее отец, швейцарский банкир Неккер, был министром финансов при короле Людовике XVI. Мужа она ценила только за то положение в обществе, что он ей дал, и за титул жены посла. Что же до остального, то Жермена де Сталь не видела никаких причин, чтобы отправляться мерзнуть на север Европы, когда жизнь в Париже была такой приятной.
Капризы госпожи де Сталь и ее блестящий ум забавляли Жосса де Понталек. Ему к тому же нравилось бывать в обществе, где не слишком уважали королевскую власть, но питали привязанность к самому принципу монархизма и потому желали спасения короля и его семьи. В доме баронессы де Сталь Жосс встретил обворожительную Шарлотту де Сенсени, молодую вдову, не слишком богатую, но удивительно красивую. Шарлотта охотно бывала в богатом доме, где собиралось такое изысканное общество.
Госпожа де Сенсени сразу обратила внимание на маркиза де Понталека, который умел нравиться женщинам. Обаяния ему добавляла и собственность его жены, которая была настолько велика, что растранжирить ее было не так-то легко. А Жосс с упоением поддался мгновенному капризу, который часто перерастает в пылкую страсть. Пока дело еще не зашло слишком далеко, но сам маркиз признавал, что весьма увлечен красавицей-вдовой. Он до последних мелочей помнил тот день, когда Шарлотта стала его любовницей. Маркиз был весьма искушен в любовных утехах, но даже он впервые встретил сочетание неотразимой внешности с утонченным любовным искусством, благодаря которому мужчина не будет знать пресыщения. И Жосс понял, что он способен на безумства ради того, чтобы удержать эту женщину. Но прежде чем безумствовать, ему необходимо завладеть безраздельно собственностью Анны-Лауры, ведь маркиз оставался единственным наследником внушительного состояния своей жены. А для того чтобы оно перешло законным путем в его руки, требовалось совсем немногое...
Он улыбнулся своим мыслям и в последний раз оглядел свое отражение в зеркале. Черный фрак подчеркивал его широкие плечи, высокий бархатный воротник подчеркивал значительность осанки. Достоинство и даже высокомерие читалось на его лице. Жилет из зеленой парчи, украшенный двумя золотыми брелоками, туфли с золотыми пряжками и красными каблуками придавали некоторую живописность его облику. Несомненно, этот костюм был излишне элегантен для тревожного времени, но Жосс не собирался изменять своим привычкам и предпочел бы умереть, но ни за что бы не надел костюм, принятый революционерами той поры и ставший модным – широкие матросские штаны, плебейская куртка с узкими фалдами и многочисленными пуговицами, так называемая карманьола, и ужасающий красный колпак, наводящий на воспоминания о каторжниках. Всего три дня назад разъяренная толпа, захватившая Тюильри, нарядила в такие колпаки короля и дофина.
Бросив последний взгляд в зеркало, маркиз повернулся, чтобы взять с комода платок, и его улыбка тут же погасла. Перед ним стояла собственная жена. Он скользнул недоуменным взглядом по ее растрепанным белокурым волосам, ниспадающим из-под широкополой черной шляпы, бледному лицу со следами слез и черным глазам, смотревшим на него с ужасом. Хотя Жосс меньше всего ожидал увидеть Анну-Лауру здесь, в Париже, у него хватило самообладания, чтобы скрыть разочарование и выдавить из себя улыбку:
– Вы вернулись? – спросил он, натягивая перчатки, что позволило ему больше не смотреть на Анну- Лауру. – Разве вы не собирались остаться подольше в этом вашем обожаемом лесу?
– От Комера остались одни руины. Там побывали бунтовщики. Уцелели только службы и часовня, но и она пострадала...
– Я глубоко опечален. Я знал, как вы дорожите этим домом. Но, учитывая цель вашего путешествия, остается только радоваться, что часовню не разрушили.
Он взял руку жены и поцеловал ее – церемонно и холодно. Но Анна-Лаура привыкла к его поведению и не ожидала от мужа большего. Она внимательно посмотрела на наряд маркиза, и ее осуждающий взгляд остановился на зеленом жилете.
– Вы собираетесь на бал? Мне казалось, что мы в трауре. Неужели ваша дочь так мало значила для вас?
– Моя дорогая, мы живем в такое время, когда не пристало выставлять напоказ свои личные переживания. Я отправляюсь не на бал, а в посольство Швеции, куда я приглашен. Там я предполагаю узнать более достоверные новости об истинном положении вещей, чем те, о которых судачат на улицах. Только бывая в таких местах, можно оставаться в курсе событий.
– И что же произошло, пока меня не было в городе? От самых городских ворот нас преследуют странные слухи и еще более странные личности...
– Нас? Вы, вероятно, имеете в виду Жуана... Я полагаю, он заботился о вас в дороге?
– Вы, я вижу, этим недовольны?
Это был неожиданный удар. Но маркиз без промедления парировал его:
– Вы, вероятно, потеряли рассудок, если обвиняете меня в подобных вещах. Он был обязан защищать вас. Жуан выполнил свой долг. Завтра же я отблагодарю его.
– Он будет счастлив! Но вернемся все же к последним событиям. Расскажите же мне, что происходит?!
– Горожане взбунтовались и три дня назад ворвались в Тюильри, чтобы заставить короля вернуть министров Ролана, Сервана и Клавьера и принять закон об изгнании непокорных священников. Но зачем вы заставляете меня все это рассказывать, когда вы ничего не смыслите в политике?
– Я прошу вас – продолжайте!
Маркиз внимательнее вгляделся в лицо жены. Что-то в ее голосе и поведении показалось ему необычным. Он привык к тому, что в его присутствии Анна-Лаура всегда была застенчива, сдержанна и молчалива. Маркизу на мгновение показалось, что перед ним стоит совсем другая, неизвестная ему женщина... Если, конечно, допустить, что он хорошо знал ту, на которой с такой неохотой женился!
– Прошу меня простить, но у меня совершенно нет времени для пространного разговора! И потом, ваш старый друг герцог Нивернейский сможет рассказать вам больше, чем я. Двадцатого июня он провел во дворце целый день. Говорят, что во время этой смуты он даже заслонил собой короля. Правда, король отстранил его, не желая, чтобы пожилой человек пострадал вместо него...
– Говорят? Значит, вас там не было?
Жосс раздраженно поднял бровь. Ему совершенно не нравился этот неожиданный допрос, но он сдержался и не произнес в гневе тех слов, о которых потом мог пожалеть.
– Я присутствовал при утреннем туалете его величества, – заговорил он тем тоном, которым говорят с непонятливым ребенком, – а потом я отправился к королеве. Но я плохо себя почувствовал. В тот день было так жарко, что мне чуть было не стало дурно. Королева посоветовала мне подышать воздухом, и я отправился в Отей. В Париже все еще было спокойно. Люди собирались группами, но ничто не предвещало
