Он замялся, словно не зная, как окончить разговор и откланяться. Тогда Фуше поднялся сам, взял его под руку и вывел в прихожую, где на вешалке старая шуба соседствовала с большим зонтом. И прошептал ему прямо в ухо:
— Большая честь принять вас… господин барон де Батц. Позвольте дать вам еще один совет.
— Какой? — переспросил Батц, более не заботясь о том, чтобы изменить голос.
— Если найдете Монгальяра, убейте его! Этим вы окажете услугу множеству людей.
— Не сомневайтесь! Что до вас, если вам повезет выбраться из этой трудной ситуации, — он обвел взглядом нищенскую обстановку, — мне кажется, вы далеко пойдете!
— Будущее покажет! В добрый путь!
На следующее утро Батц уже скакал к восточным границам.
Девять дней спустя он пересек рейнскую границу в Базеле и, презрев главную городскую гостиницу «Три короля» на берегу реки, отправился дальше, в «Соваж», поближе к необыкновенному собору с кроваво-красными стенами, увенчанными крышей из глянцевой желто-зеленой черепицы. Но выбор его был обусловлен вовсе не близостью к готическому зданию, изобилующему лепниной, изображениями горгулий, статуями и другими украшениями, а к хозяину трактира, Эмманюэлю Вальтеру Мериану, который с самых первых дней эмиграции слыл осведомленнейшим человеком не только во всем кантоне, но и в значительной части Швейцарии, расположенной в долине Рейна. Курьеры графа д'Антрэга, заклятого врага барона, останавливались у него, прибыв из Парижа через Труа или направляясь в Венецию через Люцерн и Сен- Готар. И если Монгальяр служил еще «пауку из Мендризио» или, что было вероятнее всего, работал на себя самого, велики были шансы, что он тоже проезжал через «Соваж». Кроме того, молодые офицеры принца Конде, чьи отряды квартировали в Мюльхайме, охотнее столовались здесь, чем в «Трех королях». Здесь было приятнее! И, возможно, местные вина были лучшего качества…
Батц хорошо знал Мериана. У него было и много друзей в этом горном районе Юра, ставших его единомышленниками. Он некогда частенько заворачивал сюда еще до заключения короля в Тампле, а позже неоднократно присылал сюда своего секретаря и друга Дево… И это свидетельствовало о большом доверии к этому человеку. Мериан много видел и слышал, но был откровенен только с тем, к кому был расположен.
Тяжелый и неповоротливый, он умел скрывать свои чувства, но при их встрече его улыбка и блеск голубых глаз сказали барону больше, чем самая длинная речь:
— Герр барон! Как давно мы не виделись! С тех пор столько всего произошло, что мы уже не знали, молиться ли за вашу душу или ждать вас в гости!
— Как видите, я жив, — произнес Батц, пожимая его руку. — Чего нельзя сказать, к несчастью, о бедняге Дево…
— Погиб?
— Да… 17 июня прошлого года, вместе с той, что была мне бесконечно дорога, и другими друзьями. Упокой господь их души! Найдется у вас комната для меня?
— Конечно. И место за общим столом.
— Нет, бога ради, только не за общим! Мне нужно поговорить с вами лично… но, разумеется, когда вы закончите обслуживать посетителей.
— Договорились. Что желаете на ужин?
— Вот это замечательный вопрос, а то у нас во Франции зима что-то выдалась суровой. Кажется, недалеко отсюда, в Юненге, солдаты рейнской армии под командованием Пишегрю начинают ощущать нехватку хлеба. Как бы тут у вас не случилось набегов…
— Не впервой. Но ведь наша страна ни с кем не воюет. Так что вам подать?
— Сырный суп, сервелат с картошкой и ваш вкуснейший «лекерли»[38]. Вино выберите сами.
Вскоре трактир наполнился веселым гомоном. Из своего окна Батц и вправду увидел солдат в поношенных мундирах и подумал, что в крепости Юненг, чьи ощерившиеся пушками стены встретились ему на пути перед въездом Базель, было, должно быть, немало дыр, не меньше, чем в швейцарском сыре.
Как человек, не ведающий страха и знающий истинную цену простому удовольствию, он насладился обедом, сдобренным веселым невшательским вином, а потом разжег трубку и принялся ждать хозяина.
Мериан появился около десяти часов вечера с бутылкой вишневой водки и парой стаканов. Батц предложил ему место напротив, с другой стороны от очага, а сам подбросил полено в огонь.
— Знаком ли вам некий граф де Монгальяр?
— О да! Если позволите, должен вам сказать, что он мне не особенно по нраву.
— Мне тоже, но у меня на это более веские причины. Мне говорили, что его семья живет неподалеку, в Рейнфельдене.
— Так и есть, но живут они бедновато. Графиня и двое ее детей занимают домишко у Рейна. У мальчиков есть воспитатель, аббат Монте.
— Ничего себе: воспитатель, при том что они едва сводят концы с концами?
— О, графине де Монгальяр не приходится платить ему по той причине, что его никогда не бывает на месте. Он, как хвостик, повсюду следует за ее мужем.
— Об этом я не знал. А скажите, в Рейнфельдене ли Монгальяр?
— Да, он здесь, но в довольно плачевном состоянии.
— Надо же! Но откуда вам это известно?
— Сам видел. Он приезжал сюда около трех недель назад, лежа ничком в экипаже, а аббат Монте, отпустив поводья, гнал что есть силы, требуя врача.
— Почему сюда, а не в Рейнфельден? Это же совсем рядом?
— Потому что в Рейнфельдене нет доброго волшебника, доктора Вейра. Монгальяр получил пулю в грудь и пылал жаром, но был в полном сознании и даже зол, несмотря на свое состояние. Казалось, он совсем обезумел от боли и бешенства и держался только надеждой поскорее попасть в руки доктора Вейра. Его положили в этой комнате, потому что она, как вы могли заметить, немного в стороне от прочих. Здесь же на столе доктор вытащил пулю и оказал ему первую помощь. Надо сказать, он вел себя мужественно, этот Монгальяр! Пусть ему и дали большую дозу опиума, но все равно по его лицу пот стекал ручьями, а зубами он вцепился в перекладину стула. Но операция прошла успешно, и уже через неделю аббат Монте с разрешения Вейра отвез его домой, хотя, на мой взгляд, он еще не скоро начнет опять колесить по дорогам.
— А вам не известно, при каких обстоятельствах его ранило?
— Якобы на горе Шварцвальд на их экипаж напали разбойники! Чушь собачья! Лучше бы он вообще ничего не объяснял. К тому же эти странные «разбойники» почему-то не поинтересовались его кошельком, который так при нем и остался, и был он отнюдь не пуст!
— Они там были вдвоем с аббатом?
— Именно. Даже кучера не было, правил аббат. Кстати, он производит впечатление человека бывалого.
— Ничего удивительного! Диву даешься, как революция помогает раскрыться разнообразным человеческим талантам. Еще пару слов, мой милый Мериан… и, будьте добры, еще стаканчик вашей замечательной вишневой водки!
— С радостью! Я сам ее делаю, — похвастался трактирщик, наполняя стакан гостя. — Так что вам хотелось бы знать?
— Вы оказали бы мне неоценимую услугу, если бы уточнили, в каком именно месте Рейнфельдена находится дом Монгальяра. Но, впрочем, к чему вам это знать…
— А почему бы мне об этом не знать? Этот… граф попросил меня послать к нему домой лакея, чтобы тот предупредил жену о его приезде. Его дом находится возле Мессертурма, что означает «ножевая башня», в саду, выходящем на реку. У него белые стены и темно-красная крыша. Это самый первый дом на пути к солончакам. Хотите взять с собой того лакея, чтобы показал дорогу?
— Ни в коем случае, дорогой Мериан, ни в коем случае! Мне не нужны свидетели встречи с этим никудышным дворянином!
— Как вам угодно, но знайте, что мой дом и я сам всегда к вашим услугам.
