песчаника и, выпрямляясь, взяла под руку заканчивавшую молитву Лауру.
— Пойдем! — прошептала она. — Жаль только, что в окрестностях нет монастыря, а то бы я осталась здесь, рядом с ней…
— А я рада, что его нет поблизости, — ласково ответила ей молодая женщина, — очень не хочу вас потерять и знаю, что вас ждет другая жизнь…
— Другая жизнь? Прекрасно быть молодой и верить в будущее!
И, обернувшись, она положила руку на плечо Жуана:
— Спасибо вам за все! Никогда этого не забуду. Вместо ответа он поклонился, а затем, выйдя вслед
за дамами из часовни, затворил дверь и вручил ключ графине.
— Оставьте его себе! — сказал он. — Не думаю, что кто-либо посмеет разыскивать вас, чтобы забрать ключ. По крайней мере, в этой часовне вы будете у себя дома…
Спустя несколько мгновений почтовая карета уже катила их к Туру, где предстояло сделать остановку.
Лали повторила, решив, что Лаура ее не услышала:
— Что же, по-вашему, нам теперь делать? Откинув голову на деревянную спинку своего кресла, молодая женщина ответила, не открывая глаз:
— Ужинать… спать… А потом посмотрим, как все сложится. Поэтому-то я и предложила остановиться на этом постоялом дворе, еще до въезда в Сен-Мало. Надо узнать, где находится Понталек…
— Вас никто здесь не знает?
— Не думаю, хотя Лодренэ, наша летняя резиденция в Бретани, находится не так далеко отсюда, на берегу реки Ранс. В округе хорошо знали мою мать и брата Себастьяна. А я выходила из имения только по воскресеньям к мессе. И даже на каникулы чаще ездила не сюда, а к крестному, в Комер… я еще отвезу вас туда. Остальное время с десятилетнего возраста я провела в монастыре. Да и кто узнает одну из Лодренов под маской американки?
— А вашего Жуана? Его не опознают?
— Вряд ли. Он не был в услужении у нашей семьи, ведь он из челяди Понталеков. Там он и родился, он молочный брат того, кто стал позднее моим супругом. Они воспитывались вместе, поэтому Жоэль был доверенным лицом мужа. Но я не сказала бы, что он был беззаветно ему предан: они полностью порвали после того, как Жоэль посмел привезти меня живой из поездки, в которой предполагалось убить меня, имитируя несчастный случай.
— С тех самых пор он стал вашим защитником. Совершенно естественно: он любит вас, и это чувствуется.
— Верно, как-то раз, очень давно, он сам мне в этом признался. Но он знает, что я не люблю его. По крайней мере, не так, как ему бы хотелось.
— Известно ли ему, что ваше сердце принадлежит Жану де Батцу?
— Да… Но это не помешало ему спасти Жану жизнь в день казни королевы… Но прошу вас, Лали, не говорите со мной сейчас о де Батце! Террору пришел конец, он свободен, он далеко отсюда… А мне потребуется собраться с силами и попытаться восстановить все разрушенное Понталеком. Если он еще жив… Хотя я постараюсь сделать все, чтобы он протянул недолго…
Пока они беседовали, Жуан и Бина спустились в общий зал подкрепиться и поболтать с посетителями. Сначала на них поглядывали косо, как на столичных жителей, но их бретонские имена все же помогли развязаться языкам, и вскоре разговоры потекли, как обычно. На них уже никто не обращал внимания. Всех присутствующих занимал отъезд Лекарпантье, несколько дней назад вызванного в Париж специальной «нотой Конвента».
— Хотел бы я поглядеть на эту ноту, — говорил один рыбак, силясь накрыть ломтиком рыбы свой кусок хлеба. — Сдается мне, никакой ноты и не было, а Лекарпантье просто смылся, набрехав про ноту, чтобы все было шито-крыто. Кто-нибудь хоть видел, как он уезжал?
— Люди видели, — вступил в разговор трактирщик, — но никто и слова не сказал. Надо бы порасспросить солдат, что несли службу у ворот Динана.
— Раз он велел им не болтать, так они и не скажут. Я так рассуждаю: люди все еще его боятся, потому как не знают точно, есть ли у него еще власть…
Тут заговорил сидевший за столиком у камина перед тарелкой с рыбным супом немолодой, хорошо одетый мужчина, которого, очевидно, здесь все уважали:
— Без толку расспрашивать служивых, они ничего
вам не расскажут. Верзила сбежал как вор, под покровом ночи, когда начался отлив, песчаным берегом. Его заметили, но назавтра распустили Наблюдательный комитет Сен-Мало, поэтому никто за ним и не погнался…
— А может, и правда была нота, мэтр Буве, — начал кто-то. — Если так, то он в Париж поехал…
— Прячась от людей? Пари держу, он отправился в свой родной Котантен и мечтает затеряться там в ландах[10] на извилистых тропинках…
— А что стало с его дружком Понталеком?
Это подал голос Жуан, перекрикивая общий шум. Глаза присутствующих обратились на него, и воцарилось молчание.
— Так что? — снова спросил он. — Вы что, все онемели? А то, может, никогда и имени такого не слышали? Понталек, а?
Тут все поголовно осенили себя крестным знамением. Даже те, кто слыл революционерами, и то перекрестились исподтишка, а трактирщик Анри подошел к вновь прибывшим.
— Гражданин, — молвил он, — если вы из числа его друзей, лучше будет вам покинуть этот дом. Все мы здесь его знали, но нам это оказалось не к добру… Так что…
Слова дополнил жест в сторону двери. Жуан пожал широченными плечами:
— Да не друг я ему, совсем не друг, а ищу потому, что за ним должок остался. Но вы сказали: «Мы все его знали». Значит, его уже здесь нет?
Обстановка разрядилась. Вновь послышались разговоры, хоть и негромкие. Анри сходил за бутылкой
настойки и стаканами и подсел к столу, за которым Бина, потеряв аппетит, сидела, широко распахнув глаза.
— Откуда вы его знаете? — опять спросил недоверчиво трактирщик.
— До революции мы были у него в услужении, — пояснил Жуан, мотнув головой в сторону Бины. — Потом я пошел сражаться к границам, — не выдержал наблюдать за тем, как Понталек не раз пытался убить свою молодую жену. Он вдобавок еще и донес на нее, а потом сбежал.
Пожилой господин, которого все называли мэтром Буве, тоже подошел, набивая трубку. Бина, почувствовав, что лучше оставить мужчин одних, с милым реверансом уступила ему свое место, а тот в знак благодарности легонько ущипнул ее за щеку.
— Малышка Лодрен! — вздохнул он, усаживаясь. — Я совсем ее не знал. Говорили, ее прикончили в сентябре 1792-го. А верный супруг тут же нашел замену жене в лице ее матушки. Я-то сам был близко знаком с Марией де Лодрен и уж как старался помешать ей совершить подобное безумство, но он был так хорош, чертяка! А все равно счастья ей не принес, как и она ему.
— Он убил ее, представив дело несчастным случаем, — отрезал Жуан. — Поверьте, мне известно о его преступлениях больше, чем вам всем вместе взятым… Но вот не знаю, где его теперь искать.
— Понятия не имею! — отрубил мэтр Буве. — Он исчез недели за две до исчезновения своего дружка Лекарпантье…
— Во время сильного пожара! — уточнил Анри. — И вообще непонятно, как он не сгорел в нем сам.
— Когда судно горит на воде, то никогда не сгорает дотла, и ведь тело так и не нашли.
— Зимние бури в конце концов прибьют его к берегу, — высказал предположение нотариус.
— Не могли бы вы поподробнее рассказать об этом? — попросил Жуан, слушавший пожилого нотариуса с неподдельным интересом.
— Я могу рассказать вам лишь то, что и так всем известно. Как-то ночью Понталек
