— О, сначала просто путешествовали. Подумав, что с этой стороны опасность больше не грозит, вернулись на несколько недель в замок Одиночества, но наша собственная таинственность вызывала подозрения. Кроме того, в то время мадам носила бархатную маску, и мы сразу же заметили, что она привлекает внимание. Граф согласился на маску, потому что она жаловалась, что задыхается под вуалью в жару. Но вуаль пришлось вернуть, и мы стали раздумывать, куда бы нам еще податься, а тут как раз через посредство одного голландского банка, где размещены счета графа и который в случае надобности посылает ему деньги, пришло приглашение от русского царя прибыть в Вену.
— В Вену? Не безумство ли это? — чуть не закричала Лаура.
— Нет, потому что, как видите, мы еще здесь и живы. Граф предпочел бы съездить туда один, но как оставить мадам? Так что мы поехали втроем и остановились там в гостинице, где графиня, изображая больную, не покидала своей комнаты, а я прислуживал ей, пока сам граф ездил во дворец Шварценберг, где встречался с Александром I.
— И что же ему сказал царь?
— Мне смысл всей беседы не передавали. Граф просто сказал, что русский император дал ему несколько добрых советов и какие-то письма. Потом мы отправились в Голландию, где прожили в одном замке недалеко от Гааги до 1806 года. Но в тот год Наполеон посадил на голландский трон своего брата Луи, и нам пришлось снова тронуться в путь — в Германию.
— А почему не в Англию? Если вы бежали от Наполеона, как и от прочих врагов, то Англия была бы лучшим местом…
— Только не для господина графа, — мягко возразил Шарр. — Там, конечно, есть и друзья, но есть и
враги, причем довольно влиятельные. А если бы в опасности оказался и он, то мадам бы совсем пропала…
— Тогда почему бы не поехать в какую-нибудь далекую страну, за пределы Европы? Она могла бы там жить свободно, без этой вуали, без забот…
— В морях неспокойно, а еще граф не хотел отрываться от источника своих доходов. Кроме того, мадам все-таки предпочитала оставаться в Европе. Ей нужна была страна, где проходила хотя бы одна французская граница. Кстати, не забывайте, что в ее жилах течет и австрийская кровь. И, наконец, те, кто следил за ней издалека все это время, не хотели, чтобы она пересекала океаны. По совету русского императора мы попросили убежища у Луизы Прусской, сестры великой герцогини Шарлотты фон Сакс- Менинген. Обе они дочери герцогини Мекленбург-Стерлицкой, урожденной Гессен-Дармштадтской, и в детстве были лучшими подругами королевы Марии-Антуанетты. Королева так их любила, что, по слухам, даже взяла с собой в тюрьму их миниатюрные портреты. За эту привязанность нам было воздано сторицей: стоило только попросить о помощи, как она немедленно и щедро была нам оказана. Так что вскоре мы двинулись в сторону Хильденбургхаузена.
То, что рассказал дальше Филипп Шарр, Лаура уже слышала от фрау Маркарт, но она ничем не показала своей осведомленности.
— Я надеюсь, — заключил швейцарец, — что этот замок Эйсхаузен станет конечной точкой наших странствий. Графу и мадам тут нравится. Дом просторный, стоит на отшибе, и его легко охранять. Прекрасный сад, за ним ухаживает пожилая пара, им уже за восемьдесят. Им еще собираются подарить дом в деревне, и великая герцогиня сама подобрала новых слуг. У нас сейчас есть даже настоящая кухарка, — заявил он с улыбкой, при виде которой Лаура с удивлением вздернула бровь, — ее зовут Иоханна Вебер, и она так мила…
Тут Лауре опять пришли на память слова Ее Высочества: еще в Тампле мечтала она об уединенном замке с садом, о домашних животных… и любимых людях вокруг…
— А у вас есть животные? — спросила она, и теперь настал черед Шарра удивляться:
— Ну да, две кошки, но они у нас уже давно… Мадам их очень любит и сама кормит.
— А собаки?
— Собак нет. Они бы доставляли неудобство при переездах из города в город. И потом, вы помните, как еще в Хейдеге, когда умер Коко, мадам горько плакала и поклялась, что не будет заводить других собак. Но если мы осядем тут надолго, кто знает, не переменит ли она свое мнение… А сейчас, если позволите, мы позовем Жоэля и договоримся о завтрашней встрече. Время позднее, и мне пора в обратный путь.
— Подождите еще немного! Меня так мучает один вопрос…
— Какой же?
— Мадам… Счастлива ли она?
— Кажется, да… По крайней мере, выглядит счастливой.
— Поймете ли вы меня без прямого вопроса?
Филипп Шарр смешался. Его честные глаза смотрели в сторону, не желая встречаться с пытливым взглядом Лауры.
— Вы хотите сказать… любят ли они друг друга?
— Да.
— Не возьмусь ответить, ведь на этот счет они очень
скрытны. Таятся даже от меня. Он обращается с ней, как с королевой, а она с улыбкой принимает эти вечные почести. Но мне не ведомо, что происходит между ними по ночам, когда они остаются одни. Разве что порой, в ночной тиши, такой привычной в замке, раздается ее плач, но потом очень быстро стихает.
— Как будто кто-то утешает ее?
— Быть может…
— Но почему же все-таки у вас так тихо? Ведь она любила музыку…
— В гостиной есть клавесин. Случается, она играет…
Господи, ну как же трудно разговорить человека подобного склада, особенно если он вознамерился молчать! Лаура решила слегка отклониться от темы:
— А какую жизнь они ведут в этом замке?
— Жизнь знатных вельмож. У них великолепная обстановка и ткани для отделки стен, платья мадам заказывает в Париже по последней моде. Ей присылают еще и духи, разные снадобья для кожи. К столу подают тончайшие блюда, и сам граф большой знаток вин. Те, что приносят почту и газеты, приходят в перчатках, ведь им случается видеть графа, но графиню никогда… но, прошу вас, дайте мне заняться приготовлениями к завтрашней встрече!
— Последнее слово: вам часто случается видеть ее? Без этой вуали?
— Да, частенько…
— Но неужели по ее лицу ничего не заметно? У нее ведь такое выразительное лицо! Малейшее чувство там читалось так ясно…
Видя ее упорство, он слегка улыбнулся:
— Мадам, я могу сказать вам только то, что знаю сам. А о ее чувствах я ничего не знаю. Можно теперь позвать Жуана?
— Зовите!
Лаура оставила мужчин договариваться между собой. Она знала, что они с давних пор симпатизировали друг другу и были бы рады поговорить немного с глазу на глаз. К тому же подробности завтрашней встречи мало ее интересовали. Она поблагодарила Шарра за рассказ и за преданность делу, которое ей так бы хотелось назвать своим, и удалилась к себе в комнату, где в мягком свете ночника спала Элизабет. Но сама она ложиться не стала, а подошла к окну, выглянула и с досадой отметила, что пошел снег. С черного неба неспешно слетали ленивые снежинки. Это был самый первый снег в году, и казалось, он тут же и растает, но Лаура-то знала, что беспокойство ее не напрасно, снег выпадет опять, и дорога будет нелегкой. Она постояла еще, глядя, как легкие хлопья кружатся в воздухе, ложатся на фонтан и спадают на землю, чтобы сразу же растаять без следа. Погруженная в свои мысли, она заметила вдруг, как от крыльца отъехал всадник и, пустив коня в галоп, скрылся в белоснежной ночи. Филипп Шарр возвращался в Эйсхаузен. Тогда она вернулась в гостиную, где Жуан, сидя у камина, докуривал трубку. Он повернул к ней голову и улыбнулся. Улыбка на его устах была такой редкостью, что Лаура помимо воли отметила, без сомнения впервые в жизни, что эта улыбка, так контрастировавшая с жесткими волевыми
