потому, что, во-первых, мы вскоре отправляемся в путь, а во-вторых, и это, наверное, для вас важнее, – вас спрашивает дама.
– Дама?
– Может быть, и девушка… Хотя, поглядев на нее, я не поручусь за ее добродетельность. Глаза у нее так и играют! Очень красивые, кстати, глаза, и сама она очень привлекательная. Так что одевайтесь… Или, может, вы намереваетесь принять ее… в постели?
– Упаси Бог!
Рено поднялся с проворством, которого никак не мог от себя ожидать, и надел на себя платье, которое ему положили в изножье кровати, – неброское, но достойное. Ольнэ помог Рено одеться и вышел, сказав, что пойдет за гостьей. Минуту спустя комнату заполонило благоухание духов Флоры д’Эркри. Она удостоила Рено мимолетной улыбки, но глаза ее остались серьезными.
– Кажется, вам стало легче…
– Так оно и есть, а еще вчера я думал, что мне станет легче, только если меня оправдают окончательно… А вы разве не уехали?
– Нет. Ваш арест смертельно напугал госпожу Филиппу, и она собралась покинуть Париж в одно мгновение, но мне удалось убедить ее немного задержаться. Предлогом были мази, травы и снадобья, которых не найдешь в Куси, но без которых я не смогу за ней ухаживать. Она согласилась.
– Полагаю, что больше всего ее напугал не мой арест, а возможность лишиться расположения королевы Бланки, – язвительно предположил Рено. – Зато вы поступили очень благородно, написав королеве Маргарите и попросив ее заступиться за меня. Но почему вы это сделали?
Флора передернула плечами:
– Раз она защитила вас в первый раз, почему бы не защитить и во второй?
– Причина, я думаю, в ее неладах со свекровью.
– Вполне возможно… Но возможно, и вот в чем…
Флора порылась в мешочке, привязанном к поясу, и достала из него… У Рено заколотилось сердце, он узнал свой свиток пергамента, о котором так горевал. Флора протянула ему свиток и добавила, не скрывая горечи:
– Я нашла его в вашей котте… И я поняла, почему вы так стремитесь на службу к королю. Очевидно, вы ей тоже дороги, раз у вас оказался ее портрет…
– Это не ее портрет!
– Что за детская отговорка! Это ее портрет. Ведь на рисунке изображена даже ее королевская корона.
– Признаю, что возразить против этого доказательства трудно… Тем более что корона эта мне бесконечно дорога… И все же на портрете совсем не та, о ком вы думаете. Той самой честью, которую вы положили себе за труд сберечь, я клянусь вам в этом.
– Но кто же это?
– Не спрашивайте. Я не имею права вам это открыть. И простите меня за это. Лучше скажите, откуда вы узнали, что я здесь.
– Скажите спасибо Жилю Пернону. Он проникся к вам самой искренней дружбой, и я не теряла вас из виду ни на секунду. Если тюремщик в Шатле хоть как-то о вас позаботился, то только потому, что я ему заплатила.
– Я бесконечно вам благодарен, мадемуазель Флора! Но почему вдруг вы захотели помочь такому изгою, как я?
Флора вновь повела прелестным плечиком, но на этот раз словно отмахиваясь:
– Да я и сама не знаю! Ну, во-первых, вы мне симпатичны… Во-вторых, эгоизм госпожи Филиппы иногда становится невыносим… И к тому же старичок Пернон так горевал из-за ваших несчастий… Кроме того, отказавшись от вас, баронесса нарушила присягу, связывающую сюзерена и вассала. Ее супруг сделал вас членом своего дома, это накладывает обязательство и на вас, и на вашего господина. Она отказалась выполнить свой долг, даже не спросив согласия барона Рауля, и бог знает, что она ему успела наговорить. Но не беспокойтесь, я добьюсь того, чтобы истина восторжествовала.
– Не надо, прошу вас! Благодаря вам, королеве и вмешательству императора теперь я вне опасности.
– Но вы изгнаны, потому что король не пожелал вынести справедливого решения, поскольку оно будет не по нраву его матери! Хотя достаточно взглянуть на вас, чтобы понять – вы не совершали ни одного из тех преступлений, в которых вас обвиняют. Поэтому нужно, чтобы Рауль де Куси защитил вас. И для этого я непременно расскажу ему все, что знаю!
– Его брак с госпожой Филиппой не слишком счастлив. Я не хочу, чтобы из-за меня их отношения стали еще хуже. Я сейчас уезжаю, и скорее всего мы больше никогда не увидимся, ведь Константинополь так далеко!
– Не сказала бы! Ваш император большую часть времени проводит, скитаясь по дорогам Европы. И сейчас вы едете всего-навсего в Рим. И я бы с удовольствием с вами еще увиделась. Так что позвольте мне все рассказать барону.
– У меня нет права что-то вам запрещать, и я не отрицаю, что изгнание крайне тяжело для меня, однако, прошу вас, постарайтесь не нарушать хрупкого равновесия этой семьи. Впрочем, я думаю, барон не поверит вам…
В ответ Флора рассмеялась с такой неподдельной веселостью, что и Рено, несмотря на все свои печали, улыбнулся.
– Никогда не спорьте со мной, непременно проиграете, милый друг, – изрекла она с важностью. – А теперь позвольте пожелать вам доброго пути и отрадных дней в той жизни, которой вы заживете вдали от нас… Да, к сожалению, вдали от нас, – прибавила она с такой пронзительной грустью, что у нее на глазах выступили слезы.
Рено приблизился к Флоре, взял ее руку и, коснувшись ее поцелуем, почувствовал, что она дрожит.
– Мне отрадно уже то, мадемуазель Флора, что я оставляю во Франции друга… Друга, которого надеюсь непременно увидеть вновь!
Флора отняла у Рено свою руку, прижалась к нему, поцеловала в губы, бросилась к двери и взялась за щеколду. Но на пороге снова обернулась.
– Если Бог слышит нас с вами, он исполнит наше желание. Хочу дать последний совет: прячьте как можно надежнее портрет, который я вам вернула. Я уже сожалею об этом: портрет так же опасен, как меч палача. Король любит свою жену, и как бы ни был он набожен, сколько бы ни молился, я думаю, ревновать он будет, как простой смертный. Так что берегитесь!
– Обещаю!
И Флора покинула комнату. Только аромат ее духов еще благоухал в воздухе, и Рено, вдыхая его, подумал: какое все-таки очаровательное создание Флора д’Эркри, что бы он сам и все остальные про нее ни говорили!
Глава 5
Неприятности папы римского
Если Рено воображал, что отныне ему предстоит жить в далеком и полном чудес Константинополе, затерявшись среди многочисленных придворных французского «василевса», он жестоко ошибался. Бодуэн даже и в мыслях не держал возвращаться на берега Босфора, потому что представить себе не мог, как вернется туда без денег.
Император очень надеялся на предпринятое им долгое путешествие, в которое отправился прямо посреди зимы после того, как ему приснился сон: бородатый человек с важным видом раскачивает перед ним сверкающий камень, а из камня, словно из волшебного источника, течет рекой золото. Собрав все возможные сведения и посоветовавшись с прорицателями и астрологами, которых в Византии было не
