королевы, Санси де Синь изо всех сил старалась ничего не слышать. Она поставила локти на колени и зажала уши ладонями, она даже крепко-накрепко зажмурила глаза, словно сквозь них мог проникнуть ей в мозг нескончаемый поток звуков. Это пение она слышала вот уже третьи сутки! С той самой минуты, когда желудочная болезнь, изнуряющая Людовика, подвела его к порогу смерти.
Не было нужды заказывать молебны о здравии короля и созывать на них народ – города, деревни, аббатства и монастыри и так молились без устали, и заунывное пение псалмов, перемежаемое молитвами, наполняло холодный декабрьский воздух. Кающиеся грешники шли босыми по снегу нескончаемой вереницей, направляясь по мосту через Уазу в аббатство Мобюиссон, построенное по повелению королевы-матери и освященное только этой весной. Они шли помолиться о выздоровлении короля Божьей Матери, Царице Небесной.
Весь народ обратился к небесам за помощью и если Бог не слышал его молитв, то, наверное, из-за толстых серо-желтых облаков, похожих на вату. Но скорее всего потому, что не хотел услышать. Юная Санси прекрасно понимала Господа, она и сама не могла выносить этого нескончаемого жалобного воя. По ее мнению, хорошенько помолиться можно только тогда, когда тихо. В тишине легче раскрывается сердце, и твои пожелания так и летят к вездесущему и невидимому, который в этот миг пребывает с тобой. Но каково ему день и ночь слушать завывания целого города?
Замок весь пропах запахом ладана и горячего воска. Запах – как, впрочем, и молитвы – проникал и на узенькую лесенку, устроенную в толстой стене. Эту лесенку королева Маргарита показала своей юной родственнице в день, когда была особенно счастлива. А такие дни не так уж часто выпадали на ее долю. И тогда же королева рассказала, что, когда она только вышла замуж за Людовика, в сладкое время их юной и нежной любви, Ее Величество Бланка не давала им ни минуты покоя, и эта лестница тогда им очень пригодилась.
В их супружескую жизнь Бланка начала вмешиваться с первого дня, а вернее, с первой брачной ночи. А еще вернее, с той самой ночи, что последовала за чудесным днем венчания, но не завершилась в супружеской постели, украшенной и надушенной, как, казалось бы, всегда бывает. Нет, молодожены должны были исполнить старинный обычай, который, вполне возможно, Бланка привезла из своей родной Кастилии и который назывался «ночи Товия»[28]. На протяжении трех первых ночей они должны были сохранять чистоту и не любить друг друга, а молиться. Супружеская кровать белела вдали подобием алтаря, и, чтобы приблизиться к ней, нужны были долгие приготовления, но не в украшенной цветами веселой комнате, а в церкви. Маргарита смиренно повиновалась, хоть и не поняла, для чего нужно было стараться и готовить такую красивую брачную постель, раз она оказалась совершенно не нужна. Но решила, что это традиционный обычай для Франции.
Зато четвертая ночь была признана благоприятной для супружеских объятий, но супруги имели право оставаться наедине только два часа. Два часа и ни минутой больше. Ее Величество Бланка лично явилась в спальню и забрала сына (ему тогда исполнилось двадцать лет), заявив, что, по ее мнению, двух часов работы ради продолжения династии вполне достаточно. Она добавила, что юный возраст супруги требует особой бережности, поэтому не нужно проводить вместе каждую ночь. Календарь Эроса сокращался и религиозным календарем, следовать которому нужно было неукоснительно, Бланка внимательнейшим образом следила за сыном. Плотский грех запрещался во время Рождественского поста, во время Великого перед Пасхой, в канун праздничных дней и на праздники, и боже избави согрешить в пятницу или в субботу! Жизнь юной пары проходила под неусыпным надзором. Время шло, а со свиданиями наедине легче не становилось, потому что даже в «вольные» дни Бланка под тем или иным предлогом появлялась в их покоях. Похоже, у нее был особый нюх, потому что она находила все потайные места, где Людовик и Маргарита договаривались встретиться. Бланка умела ходить бесшумно, она внезапно появлялась перед ними и неизменно разлучала их жесткой рукой. При этом она всегда говорила одну и ту же фразу: «Чем вы тут занимаетесь? Вы тратите драгоценное время на грех!»
В один прекрасный день Людовику показалось, что у них наконец появился выход. Робер, его брат, двумя годами его младше, подарил ему собачку, у которой был удивительный талант: она до хрипоты заходилась лаем, как только чуяла приближение королевы-матери. Даже если та проходила где-то в отдалении, собачка тут же начинала лаять. Но радость была – увы! – недолгой. Собачка оказалась сластеной, и однажды ее нашли мертвой. Маргарита так горько оплакивала ее смерть, что Людовик решил ради утешения своей юной жены поехать с ней в Понтуаз, чтобы пожить там какое-то время. Там Людовик провел большую часть детства и знал все потайные уголки замка. Не забыл он и о лестнице в толстой стене, о которой не знала Бланка. В Понтуазе королева-мать без всякого успеха прохаживалась по коридорам, обходила беседки в саду, то и дело нежданно заглядывала то к одному, то к другому из супругов, но упрекнуть ей их было не в чем. Стражники, охранявшие королевские покои, передавали друг другу постукиванием весть о приближении королевы-матери, и влюбленные, которые обрели надежный приют на потайной лестнице, расставались, возвращаясь каждый к себе…
Нельзя сказать, что эта каменная лестница теперь была так уж тепла и уютна. Здесь было темно, холодно и повсюду висела паутина вместо мягких ковров и шелковых подушек, которыми Людовик когда-то убрал ее. Потом их унесли за ненадобностью: как-никак с годами король все-таки обрел полноту власти, пусть даже королева-мать по-прежнему восседала на королевских советах. Маргарита же не раз зачинала детей и вынашивала их. Но молодая королева по-прежнему сохраняла нежность к надежному убежищу, где провела столько сладких и радостных часов. И когда королевская семья бывала в Понтуазе, Санси, единственная, кто знал об этой тайне, сама любила прятаться на лестнице, когда жизнь в замке становилась для нее слишком тягостной. Она сидела там и мечтала, ощущая веяние аромата ласковой и нежной любви, хотя сомневалась, что ей самой когда-нибудь придется ее изведать, потому что была некрасива и знала об этом…
С другой стороны, она знала и иное. Она знала, что рано или поздно непременно выйдет замуж, потому что очень родовита, наделена богатым приданым и к тому же была крестницей самой королевы Франции. До сих пор Санси всерьез не задумывалась о тех бедах, которые могут подстерегать ее. Она задумалась о них теперь. Пока Маргарита была супругой Людовика, Санси чувствовала себя под надежной защитой. Но что с ней станется, если Маргарита останется вдовой и белая траурная вуаль превратит ее в монахиню в миру? Из четырех детей, которых Маргарита подарила Людовику, остались в живых лишь двое: Изабелла трех лет и принц Людовик, которому исполнилось полтора, но он был таким болезненным… Должен был появиться на свет и третий, потому что Маргарита вновь была беременна, но родит ли она девочку или мальчика – это пока было тайной, которую ведал лишь Господь.
– Если король умрет, снова будет царствовать старуха, – с гневом и обидой размышляла юная девица. – А мадам Маргариту она отправит в какой-нибудь монастырь, как только та родит ребенка, потому что младенца старуха заберет себе и будет воспитывать его по-своему, не позволив матери им заниматься. И мадам Маргарита умрет от горя…
Санси печалилась даже не о своей собственной судьбе, а о судьбе дорогой и любимой королевы. А молитвы, которые она слышала со всех сторон днем и ночью, только напоминали ей, что наверху, над ее головой, лежит умирающий король, лежит на ложе из пепла, ибо так он распорядился, приготовившись к смерти.
Санси не была уверена, что будет плакать о смерти Людовика от всего сердца, хотя и она понимала, что Людовик хороший король и, может быть, даже великий, но ее никогда не пленяла отрешенность, вполне возможно ангельская, которая сквозила в нем и пленяла всех других. Санси сердилась на него за то, что вынуждена была терпеть и терпела Маргарита от его матери. За то, что он по-прежнему ей не перечит, советуется с ней, сажает всегда и повсюду на главные места, отведя молодой королеве незавидную роль продолжательницы рода. Но первое место по праву принадлежит Маргарите! Санси, дочь могучего барона де Синь из Прованских земель, отчасти переносила на Людовика нелюбовь, которую испытывала к Бланке.
От кого, как не от Бланки, она пряталась на этой лестнице? Импульсивной вспыльчивой Санси нужно было куда-то убегать, когда она понимала, что больше не сможет сдерживаться, что не вытерпит и пяти минут, оставаясь в королевской спальне, где царила, конечно же, королева-мать. Суровое воплощение скорби, настоящая статуя – вот какой была и оставалась королева Бланка, которая всегда умела владеть собой. Куда было до нее Маргарите? Измученная тошнотой и рвотой, сопровождавшими начало беременности, она вся отдалась своему горю и плакала навзрыд, опустившись на подушку, на которой еще
