Это была другая монахиня, и Марианна сейчас же взорвалась:
– Чтобы я надела подобное безобразие? Никогда в жизни! Прежде всего, я не должна оставаться здесь… Я должна этим утром повидаться с министром полиции и…
Лицо новоприбывшей было таким же невыразительным, как и голос. Оно было такое широкое и бледное, что сливалось с косынкой и, лишенное всякой характеристики, напоминало полную луну. Но, по- видимому, его обладательница хорошо знала, как надлежит исполнять инструкцию. Не повышая голоса, она повторила:
– Разденьтесь и наденьте это!
– Никогда!
Сестра не рассердилась. Она вышла в коридор, вынула из кармана трещотку и встряхнула ею три раза. Через несколько секунд в камеру ворвались две мощные особы, судя по платью, товарки Марианны. Откровенно говоря, если бы не женское одеяние, то их можно было вполне принять за жандармов, как из-за густых усов, так и из-за высокого роста и могучего телосложения. Впрочем, их одинаково румяные, блестящие щеки показывали, что тюремный стол не так уж скуден, как можно было ожидать, и содержал, во всяком случае для этих дам, изрядный винный рацион.
В мгновение ока онемевшая от негодования Марианна была освобождена от своей одежды и одета в тюремную униформу, причем одна из этих невольных горничных звонко пошлепала ее по ягодицам. Невинная шутка, вызвавшая суровый выговор ее автору.
– Такие соблазнительные, – пробурчала женщина в виде извинения. – Славная цыпочка! Жаль сажать ее в клетку.
Возмущенная Марианна решила не тратить слов на этих презренных нерях и атаковала сестру- надзирательницу.
– Я хочу видеть мать-настоятельницу! – заявила она. – Это очень срочно!
– Наша мать-настоятельница сама знает, когда она вас увидит. До тех пор держите себя смирно. А сейчас следуйте за вашими товарками в часовню.
Волей-неволей пришлось Марианне, волоча слишком большие сабо, выйти из камеры и влиться в безжизненную вереницу остальных заключенных. В узком высоком коридоре около двадцати женщин тяжело передвигались одна за другой, кашляя, сопя и хрипя, распространяя запах плохо вымытого тела. Подобное дефиле скорей следовало бы назвать стадом. Во взглядах у всех было животное безразличие и покорность судьбе, все ноги одинаково шаркали по выщербленному полу, плечи у всех были одинаково опущены. Только рост и выглядывающие из-под чепцов полосы: светлые, темные, черные и седые – различали узниц Сен-Лазара.
Превозмогая злость и нетерпение, Марианна заняла свое место, но вскоре заметила, что идущая за ней заключенная забавляется, наступая ей на пятки. В первый раз она подумала, что это по недосмотру, и ограничилась брошенным назад взглядом. Позади нее шла маленькая плотная светловолосая женщина сонного вида, прятавшая глаза за тяжелыми бледными веками. Одежда у нее была опрятная, а на вялых губах застыла бессмысленная улыбка, сразу же вызвавшая у Марианны желание ударить ее. Когда снова сабо толстухи ободрало ей щиколотку, девушка сказала довольно громко:
– Будьте немного внимательней, вы мне делаете больно!
Никакого ответа. Обидчица по-прежнему не открывала глаза. Тупая улыбка оставалась на ее бесцветном лице и после того, как сабо в третий раз пришлось по ноге, да так сильно, что Марианна не могла удержаться от стона.
Терпение не было главной добродетелью Марианны, и последние часы истощили его жалкие остатки. Вся подобравшись, она развернулась и влепила толстухе оглушительную пощечину… На этот раз она увидела глаза неопределенного цвета, удивительно напомнившие взгляд той гадюки, чью голову когда-то на охоте растоптала копытом ее любимая лошадь Морская Птица. Девица ничего не сказала, только ее губы приподнялись над испорченными зубами, и, внезапно нагнув голову, она бросилась вперед, целясь в живот своей противнице. Сразу же вокруг двух женщин столпились шедшие рядом заключенные, инстинктивно оставляя свободное поле для боя. Раздались подбадривающие возгласы, все в адрес соперницы Марианны.
– Нажимай, Вязальщица! Сыпь! Жарь! Бей ей в брюхо!
– Дубась! Это аристократка! Графское отродье!
– Выдави ей зенки! Слышала, какой она ночью хай подымала? Захотелось суке полицейского кобеля!
– Это наседка[3]. Надо ее укокошить!
Марианне, пришедшей в ужас от этого потока неожиданной ненависти, удалось избежать удара головой ее противницы, которая, по-видимому, готовилась исполнить пожелания своих подруг. Вязальщица отошла на приличное расстояние, чтобы атаковать снова. Ее челюсти непрерывно сжимались и разжимались, выдавая гнусное желание убить, а бесцветные глаза мрачно сверкали. Вдруг Марианна заметила, как в руке мегеры блеснуло лезвие, короткое, но острое. Голова колонны уже спускалась с лестницы, и Марианна поняла, что она погибла. Группа заключенных преграждала путь в конец коридора, и среди них девушка с ужасом узнала двух великанш, которые раздевали ее. Все эти отверженные объединились против новенькой и готовились свести с ней счеты. Если даже она избежит ножа Вязальщицы, ей не избежать башмаков других фурий, которые разулись и потрясали своими сабо, готовые оглушить ее, если она не даст спокойно себя зарезать. Одно из этих сабо увенчивалось длинным шипом, словно специально сделанным для убийства.
Марианна в отчаянии бросила взгляд в сторону лестницы. Но сестра, возглавлявшая колонну, должна была быть уже внизу, все происходило ужасно стремительно. Через мгновение она уже будет мертва, бессмысленно зарезана полусумасшедшей. Для всех этих женщин, которых она не знала, ее смерть, похоже, была простым развлечением. Увидев, что Вязальщица бросается на нее с поднятым ножом, она закричала не своим голосом:
– Ко мне! На помощь!
Ее крик пронесся над приглушенными шушукающимися голосами, окружившими Марианну омерзительным покрывалом ненависти. Нож промелькнул на волосок от ее головы. Но, ускользнув от него, она приблизилась к одной из заключенных с сабо, которая не преминула нанести удар своим грозным оружием, едва не попавшим прямо в лоб Марианне. К счастью, густые волосы и чепец смягчили удар и она не потеряла сознание. Но где искать убежище? Вязальщица снова готовилась к нападению со своей идиотской усмешкой, наводившей ужас на Марианну. И повсюду вокруг себя несчастная видела только кривляющиеся физиономии, искаженные гнусной жестокостью. Откуда берутся столь отвратительные существа?
Однако ее зов о помощи был услышан. Прежде чем Вязальщица бросилась в третий раз, вернулась надзирательница в сопровождении другой сестры, которая размахивала громадной дубинкой. Под ударами и пинками зловещий круг мегер распался. Надзирательница схватила за руку Вязальщицу и вырвала у нее нож, в то время как ее спутница, раздавая налево и направо тумаки, заставила женщин выстроиться в шеренгу. Марианна, бросившаяся на пол, чтобы избежать удара, тоже оказалась на ногах гораздо быстрее, чем ей хотелось бы… И сейчас же поразилась обвинению:
– Вязальщица только защищалась, сестрица! Эта потаскуха хотела ее удушить! – прохрипел чей-то голос.
– Это неправда, – запротестовала обвиняемая. – Я только дала ей пощечину за то, что она била меня по ногам.
– Врунья! У-у… У-у… Грязная шпионка! Ты хотела ее прикончить.
– А нож! – вне себя закричала Марианна. – Может быть, это я его принесла?
– Конечно! – спокойно солгала высокая тощая девица с чахоточным румянцем на скулах. – Она заранее его спрятала, мерзавка!
Подобное двуличие и недобросовестность возмутили Марианну до такой степени, что она забыла об элементарной осторожности. Эти женщины были только зловредными животными, и в споре она невольно опускалась до их умственного уровня.
Растопырив пальцы, она бросилась на самую злобную, в то время как Вязальщица, искусно притворяясь плачущей, жаловалась, как «аристократка» хотела ее убить. Но порыв Марианны был тотчас усмирен, и ее
